Книга Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге - Ирвинг Стоун

А теперь идите домой и беритесь за карандаш. Чем сильнее вы страдаете от голода и лишений, тем лучше вы будете работать.

— И тем скорее публика отвергнет мои рисунки!

Вейсенбрух весело рассмеялся.

— Ну конечно, отвергнет! Иначе и быть не может. И это тоже хорошо для вас. Это сделает вас еще несчастнее. А ваше очередное полотно окажется еще прекрасней, чем предыдущее. Если вы будете терпеть голод и лишения, а вашу работу станут поносить и презирать много лет, то в конце концов вы можете создать — заметьте, я говорю: можете создать, а не создадите — такое произведение, что его не стыдно будет повесить рядом с полотнами Яна Стена или…

— Или Вейсенбруха!

— Вот, вот. Или Вейсенбруха. Если же теперь я ссужу вам денег, я ограблю вас, лишу вас шансов на бессмертие.

— Провались оно к дьяволу, это бессмертие! Я хочу рисовать сейчас, здесь. И я не могу работать с пустим желудком.

— Чепуха, мой мальчик. Все стоящее было написано на голодный желудок. Когда ваше брюхо набито, вы работаете как бы на холостом ходу.

— Что-то не похоже, чтобы вы так уж много страдали.

— У меня богатое творческое воображение. Я могу достичь страдание, даже не испытав его.

— Вы просто старый лгун!

— Ничего подобного. Если бы я убедился, что пишу так же пресно и вяло, как Де Бок, я плюнул бы на свои деньги и жил бы как последний бродяга. Но факт остается фактом: я могу создать совершенную иллюзию страдания, но пройдя через него. Вот почему я великий художник.

— Вот почему вы великий хвастун! Слушайте, Вейсенбрух, будьте человеком и дайте мне двадцать пять франков.

— И двадцати пяти сантимов не дам! Вы что думаете, я шучу? Я о вас слишком высокого мнения, чтобы портить вас, одалживая вам деньги. Придет день, и вы напишете что-нибудь блестящее, если не спасуете перед судьбой; гипсовая нога в ведре у Мауве убедила меня в этом. Ну, а теперь ступайте да съешьте по дороге миску бесплатного супа в столовой для бедных.

Винсент молча посмотрел на Вейсенбруха, повернулся и пошел к двери.

— Постойте-ка! — окликнул его Вейсенбрух.

— Уж не хотите ли вы сказать, что сдаетесь и переменили решение? — насмешливо осведомился Винсент.

— Слушайте, Ван Гог, я не скряга, я поступил так из принципа. Если бы я считал вас дураком, я дал бы вам двадцать пять франков, чтобы отвязаться от вас. Но я уважаю вас, уважаю как собрата-художника. Я дам вам нечто такое, чего не купишь ни за какие деньги. И я не показал бы этого никому во всей Гааге, разве только Мауве. Подойдите-ка сюда. Сдвиньте эту штору, откройте верхний свет. Вот так. Теперь взгляните на этот этюд. Вот как я намерен его разработать и разместить все на полотне. Господи боже, да что вы можете увидеть, если заслоняете окно?

Винсент вышел от Вейсенбруха через час, радостный и окрыленный. Он узнал за короткое время гораздо больше чем мог бы усвоить за целый год учебы в художественной школе. Он шел довольно долго, прежде чем вспомнил, что он голоден, болен, измучен, что у него пусто в кармане.

9

Через несколько дней, бродя по дюнам, Винсент внезапно наткнулся на Мауве. Если он еще надеялся помириться со своим учителем, то его ждало разочарование.

— Кузен Мауве, я хочу попросить прощения за то, что произошло в мастерской. Я поступил как глупец. Можете ли вы простить меня? Не зайдете ли как-нибудь ко мне посмотреть мои работы и поговорить?

Мауве отказался наотрез.

— Я к тебе больше никогда не приду.

— Неужели вы потеряли всякую веру в меня?

— Да, потерял. У тебя порочная натура.

— Если бы вы сказали мне, что я сделал порочного, я постарался бы исправиться.

— Мне теперь все равно, что ты делаешь.

— Я только ел, спал и работал, как всякий художник. Что же тут порочного?

— Ты называешь себя художником?

— Да.

— Какая чушь. Ты не продал ни одной картины за всю жизнь.

— Разве быть художником значит продавать картины? Я думал, что художник — это человек, который всегда ищет и никогда не находит. Для него не существует слов: «я знаю, я нашел». Когда я говорю, что я художник, это значит лишь: «я ищу, я стремлюсь, я отдаюсь этому всем сердцем».

— И все же у тебя порочная натура.

— Вы в чем-то подозреваете меня, это сразу видно, вам кажется, я что-то скрываю: «У Винсента какая-то тайна, которой он стыдится». В чем дело, Мауве? Скажите откровенно.

Мауве отвернулся к своему мольберту и стал водить кистью по полотну. Винсент медленно поплелся прочь.

Да, он не ошибся. Над его головой действительно собирались тучи. В Гааге узнали о его связи с Христиной. Первым принес эту новость Де Бок. Он пришел в мастерскую с гаденькой улыбкой на своих сложенных бутоном губах. Христина позировала Винсенту, и он заговорил по-английски.

— Ну, ну, Ван Гог, — сказал он, сбрасывая свое тяжелое черное пальто и закуривая длинную папиросу. — Весь город говорит, что вы завели любовницу. Я слышал это от Вейсенбруха, Мауве и Терстеха. Вся Гаага ополчилась против вас.

— А, так вот оно что, — отозвался Винсент.

— Надо быть осторожнее, старина. А это кто, натурщица? Мне казалось, я знаю их всех.

Винсент взглянул на Христину, сидевшую у печки со своим рукоделием. На коленях у нее лежала шерсть, глаза были устремлены на какой-то узор, который она вышивала, во всей ее фигуре было что-то необычайно уютное и милое. Вдруг Де Бок бросил папиросу на пол и вскочил с места.

— Бог мой, — воскликнул он, — неужели это и есть ваша любовница?

— У меня нет любовницы, Де Бок. Но я полагаю, что речь идет именно об этой женщине.

Де Бок сделал вид, будто вытирает пот со лба, и пристально взглянул на Христину.

— Не понимаю, как вы можете спать с ней?

— Почему это вас интересует?

— Мой дорогой, но ведь это какая-то старая ведьма! Настоящая ведьма! О чем вы только думаете? Не мудрено, что Терстех так шокирован. Если вам нужно завести любовницу, почему вы не взяли какую-нибудь миленькую натурщицу? Их так много в Гааге.

— Я уже сказал вам, Де Бок, что эта женщина мне не любовница.

— Так кто же она?

— Она моя жена!

Де Бок сложил свои губы так, что рот его стал похож на бутоньерку.

— Ваша жена!

— Да. Я на ней женюсь.

— Боже мой!

Де Бок еще раз с ужасом и отвращением взглянул на Христину