Книга Сердце Эрии - Эйлин Рей

в серую, пропитанную страхом шкурку. Зверек еще отчаянней забился в путах – стальная нить стянулась туже, рассекая плоть на задней лапе. Йору провел языком по траве, окропленной заячьей кровью, и с первой же каплей в его сознание, будто порыв студеного ветра, ворвались чужой страх, несвязный поток образов и инстинктов. Но помимо них волчонок ощущал жаркое пламя жизни, которого так не хватало ему самому.

Острые клыки сомкнулись на тонкой шее. Заяц заверещал, забил задними лапами по земле – его смерть была мучительной и долгой. Йору взвыл сквозь стиснутые зубы: он ощущал собственные клыки, медленно пронзающие плоть, ощущал крошечное сердце, отчаянно рвущееся из заячьей груди, ощущал удушающий страх и агонию. Кровь стекала по языку в пасть, и вместе с ней тело волчонка наполняла чужая жизнь. Он жадно глотал ее, слезы туманили льдисто-голубые глаза, а клыки сжимались всё сильнее.

Заяц дернулся в последний раз, и его разум рухнул во тьму, утягивая за собой Йору. Волчонок попытался бороться, отчаянно барахтаясь на границе настоящего и небытия, будто дергая лапами в вязкой воде, но смерть оказалась сильнее маленького зверя. Серая заячья туша выскользнула из пасти, распласталась по взрытой когтями земле, и волчонок безжизненно рухнул рядом.

В тот день Йору впервые узнал, каково это – умереть по-настоящему: вслед за агонией обязательно приходит спокойствие и сладкая, безопасная тьма, где нет ни боли, ни страха. Но мучительнее всего для тамиру оказалось вернуться после этого к жизни: покинуть полное умиротворения место и снова оказаться в теле, изнывающем от рваных ран.

Чужая кровь помогла Йору восполнить силы, но спасти его теперь могло лишь время.

Но было ли оно у волчонка? Быть может, Король догадался, что маленький зверь еще жив, и Охотники уже взяли его след?

Ему нужно было торопиться, искать выход из дремучих зарослей, в которых он оказался, – никогда раньше Йору не покидал руины и не знал жизни за их пределами, – но отяжелевшие лапы не шевелились. Долгий путь ему не по силам, да и любое резкое движение вновь откроет незатянувшиеся раны.

Йору нашел приют в сырой норе под старым дубом. Она выглядела опустевшей: из рыхлых стен торчали извилистые корни, меж которых светящиеся во мраке изумрудные пауки плели серебряную паутину, а под лапами хрустели звериные кости, припорошенные землей. Но стоило волчонку уснуть, как он тут же просыпался. Жесткая шерсть на загривке стояла дыбом: кто-то наблюдал за Йору из темноты. Кем бы ни был хозяин этой норы, он все еще был здесь.

Со временем волчонок научился жить с этим покалывающим спину взглядом. Какое бы чудище ни вскормила Чаща под землей, рядом с ним Йору чувствовал себя в большей безопасности, чем за пределами норы: Охотники не могли отыскать его во мраке, а Воля Короля не проникала сквозь переплетение корней.

Каждое утро Йору находил у входа задушенного зайца: сырая, полная еще неостывшей крови пища наполняла ослабшее тело волчонка, и рваные раны стремительно затягивались. Лишь спустя время маленький зверь понял: его спас кто-то из Старцев. Кто-то свободный от уз Короля унес умирающего щенка из руин – туда, где Ансгар утратил с ним Связь, – и намеренно бросил рядом с пойманным в силки зайцем. Кто-то дал Йору шанс на спасение и все еще приглядывал за ним.

Однажды, когда раны стянулись в грубые белые рубцы, – еще день-два, и сойдут вовсе, не оставив после себя следа, – зайцы перестали появляться. Йору ждал несколько дней – пустой живот крутило и его голодный рык отпугивал даже чудище, живущее во тьме норы, – но Старец больше не помогал. Оставил он маленького зверя на произвол судьбы и Чащи или же угодил в беду из-за своего мягкосердечия, Йору не знал.

Теперь он был вынужден самостоятельно бороться за свою жизнь, а для этого надо было покинуть убежище.

Он в последний раз взглянул на старый дуб, на изогнутые корни, скрывающие обжитую нору – кто-то закопошился в ее чернеющих недрах, – и поплелся прочь.

Вскоре Чаща осталась позади, и над головой засияло яркое солнце. Никогда прежде Йору не видел чистого неба, не заслоняемого тернистыми ветвями высоких сосен, ровной полосы горизонта и изломанной линии гор. Он знал Гехейн лишь по воспоминаниям Старцев и рассказам старшего брата, который унаследовал их от матери. И, оказавшись один на один с этим, как оказалось, огромным миром, маленький зверь испугался.

Чаща напутственно шелестела еловыми лапами, но волчонок не мог заставить себя двигаться дальше. Он попятился в тень деревьев – единственное безопасное место, которое знал, – но острые хвойные иголки неожиданно впились в спину. Йору обернулся: лес взирал на него в ответ десятками невидимых глаз, раскрывшихся на овальных осиновых листах и трещинах в бугристой коре. Меж деревьев взвыл ветер, и этот вой так явственно походил на волчий, что маленький зверь подпрыгнул на месте, пугливо поджал хвост и со всех лап помчался прочь – сквозь высокую полевую траву навстречу бурной широкой реке.

На противоположном берегу высились каменные стены людской столицы.

Стены…

Они влекли маленького зверя обещанием защиты и внушали трепет своим величием. Йору ни на секунду не усомнился: за них не проникнет ни озлобленный ветер Чащи, ни волчий вой, ни сам Король.

При свете клеймо горело не так ярко, и издали его можно было принять за солнечный блик на луже или осколке бутылочного стекла. Поэтому прятаться днем было проще: едва заслышав чужие шаги, волчонок скрывался под лестницами, забивался в пустые брошенные бочки или под тернистые кустарники в неухоженных садах. А ночью он находил приют в подворотнях на окраинах – здесь ветхие полупустые дома, как и их обитатели, доживали свои последние дни. С наступлением темноты маленький зверь припадал к земле и скрывал пульсирующий в такт сердцебиению свет клейма, вжимаясь в мостовую до боли в костях.

Он научился прятаться от людей, но, как оказалось, в этом городе большую опасность для тамиру представляли вовсе не они, а голод.

Йору не мог выбежать на рыночную площадь и схватить кусок мяса с прилавка уличного торговца – тогда в мгновение ока Лаарэн вскипит, как раскаленный котел, и не будет знать покоя, пока голова маленького волка не украсит один из кольев у городских ворот. Не мог он и прокрасться в чужую лавку или погреб – люди запирали их на тяжелые железные замки.

Однажды волчонок проследил за одним мясником: высокий, сухой и морщинистый, как старая древесная кора, он был заядлым курильщиком и, казалось, дышал дымом, даже когда в его зубах не было сигареты. Мужчина отлучался из лавки едва ли не после каждого посетителя и, прижимаясь спиной к стене у черного выхода, не замечая ничего вокруг, пускал изо рта едкие облака. Воспользовавшись одним из таких моментов, Йору пробрался в лавку, стащил с прилавка тяжелую баранью ногу, с треть самого волчонка, но не успел преодолеть с ней и половину обратного пути. Колокольчик над входной дверью звякнул, и на пороге растерянно замерла сгорбленная старушка. Следом скрипнула задняя дверь: мясник вернулся в лавку. Перепугавшись до сокрушительного грохота крови в ушах, Йору бросил свою добычу и со всех лап бросился вон, чуть не сбив женщину с ног.

К счастью, тогда о тамиру в городе никто не заговорил – наверное, старушка решила, что ей померещилось. Но больше на подобные авантюры Йору не решался.

Волчонку оставалось лишь питаться протухшими отходами, которые люди сваливали в мешках на задних дворах. Его бока ввалились, облезший хвост вяло волочился по земле; теперь Йору боялся, что выдаст его вовсе не свет клейма, а слишком громкое урчание в животе.

В тот день он прятался в разбитых и сгнивших деревянных ящиках, грудившихся между покосившимися двухэтажными домами: многие окна тут были заколочены, в воздухе висел тяжелый запах старости и увядания, а крыс в подвалах водилось так много, что их писк разносился по округе, стоило утихнуть завываниям ветра. Иногда Йору даже удавалось изловить и придушить одну из них, но крысиное мясо не удовлетворяло голод надолго.

Заслышав мерный цокот тонких каблуков, волчонок попятился, глубже заползая под ящики.

Из-за угла неспешно