Книга Дети тумана - Александр Бушков

Параллельно бабушка недрогнувшей рукой накатала на внуказамполиту сигнал, который я цитировать не берусь. Кто помнит старые газеты, сампоймет…

Но наутро в Генштабе обнаружили, что из каптерки пропалиавтомат, тушенка и сапоги, а вместе с ними пропал салага Жмаков. Искали егодолго. Не нашли. Предлагали вернуться по телевизору, обещали, что всепростят, – не помогло. Правда, в кругах, близких к ЮНЕСКО, ходят слухи,что в диких горах республики Сан-Хуан-дель-Пиранья, где повстанцы воюют собученным в Штатах батальоном «Аталкатль», объявился некий команданте Теодоро.Спит на голой земле, борода русая и курчавая, виски пьет стаканами, а в атакуходит с непонятным кличем «Бей „дедов“!». И добавляет слова, которые не всостоянии перевести даже местный резидент ЦРУ Сэм Кобел, даром что три года жилв Москве в облике слесаря-сантехника Семки и словечек всяких нахваталсяизрядно.

Жмаков ли объявился в личине команданте Теодоро – бог весть.Однако, между прочим, достоверно известно, что в батальоне «Аталкатль»процветает самая разнузданная дедовщина, не чета генштабовской даже. Покончат сдедовщиной, а заодно и с батальоном – глядишь, да и услышим вновь о Феде Жмакове,вдруг да, чем черт не шутит, объявится он с чтением лекций «Опыт борьбы сдедовщиной в условиях Кордильер». Тема-то актуальная вроде бы…

Брежнин луг

…Я узнал наконец, куда я зашел. Этот луг славится в нашихоколотках под названием Брежнин луг. Я ошибся, приняв людей, сидевших вокругтех огней, за охотников. Это просто были ответственные работники, которыестерегли табун Идеалов – коней вроде Пегасов, только красного цвета, взолотистых цитатах. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табунИдеалов – большой праздник для ответработников. Мчатся они с веселым гиканьем икриком, горяча Идеалов, высоко подпрыгивают, звонко хохочут, мелькают цитаты,мелькают… И даже верится в эти минуты неподдельного веселья, чтоответработники, как рассказывают мудрые старики, произошли от нас с вами…

Я сказал им, что заблудился, и подсел к ним. Они спросилименя, откуда я, не состоял ли в уклонах, поддерживаю ли линию, вражьих голосовне слушаю ли, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили о трилогии всехвремен и народов. Кругом не слышалось почти никакого шума. Одни огонькитихонько потрескивали. На скатерке лежала разнообразная снедь, о которой я и незнал, что такая бывает на свете, не говоря уж о том, чтобы знать ее названия.Впрочем, запахи сами за себя говорили, и я поневоле вспомнил, как тот же мудрыйстарец Ксенофобыч рассказывал, что в давние времена колбасу делали из мяса.Тогда я ему не поверил по юношескому скептицизму, но сейчас устыдился – нетолько делали, но и делают. И красная рыба, выходит, не поэтическая метафоравроде «красного пахаря», а натуральное яство.

Всего пастухов было пять. Старшему из них, Феде, вы бы еголет не дали. Он принадлежал, по всем приметам, к тем нашим страдальцам, чтовынуждены по служебной необходимости годами жить на разлагающемся Западе, о чемони нам с плохо скрытой брезгливостью и тоской вещают с телеэкранов,устроившись возле какого-нибудь псевдодостижения псевдокультуры вроде Эйфелевойбашни. И их становится жалко – мы тут под отеческой опекой, а они, бедолаги,там в пасти и тисках. «Яркое солнце сегодня над Парижем, но не радует онопарижан…» Да, это был Федя. Выехал он в поле не по нужде, а так, для забавы.Второй малый, Павлуша, был неказистый, что и говорить, а все-таки он мнепонравился, глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила.Такие высоко взлетают, если не упадут, уж если ломают, так дочиста, строят, такв сто этажей, в тысячу фундаментов. Лицо третьего, Илюши, было довольнонезначительно, он мне сразу увиделся аграрником, пережившим за свою нервнуюжизнь великое множество починов – и «царицу полей», и торфяные горшочки, итравополье, и экономную экономику. Пожалуй, и РЛПО переживет, подумал яотчего-то. Четвертый, Костя, возбуждал мое любопытство задумчивым и печальнымвидом, сразу заставившим думать, что к культуре имеет он самое прямоеотношение. Глаза его говорили: «Высказал бы я вам все обо всем, да ведь бокомвыйдет…» Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на землесмирнехонько, прикорнув под французским плащиком, и только изредка выставлялиз-под него свою русую кудрявую головку. Несомненно, это был лидер официальноймолодежи, коего старшие товарищи готовили теперь для более взрослых постов.

Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варилисьомары. Я притворился спящим. Понемногу они опять разговорились. Вдруг Федяобратился к Илюше и, как бы продолжая прерванный разговор, спросил его:

– Ну и что ж ты, так и видел Дедушку?

– Нет, я его не видел, да его и видеть нельзя, –ответил Илюша, – а слышал. Да и не я один.

– А он у вас где показался?

– В райкоме.

– Ну так как же ты его слышал?

– А вот так. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да сФедором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что из «КрасныхХолмов», да еще были там другие, человек десять, – как есть все бюро; ну ипришлось нам в райкоме заночевать. Совещание было, помните, «К вопросуинтенсификации интенсивности экономичности Продовольственной программы в светеосновополагающей трилогии и личных указаний»? В аккурат после четвертой звезды,как в народе говорят. Вот мы остались и легли все вместе, и зачал Авдюшкаговорить – что, мол, мужики, ну как Дедушка придет? И не успел он проговорить,как за стеной, в моем кабинете, он и заходил. Сначала бумаги поворошил,стенограммы, да шепчет: «Прозаседались…» Слышим, сейф сам собой распахнулся,сводки о ходе битвы за урожай шуршат, а Дедушка уж громче: «Шаг вперед, двашага назад!» А уж как до полки с исторической трилогией и прочимиосновополагающими трудами дошел, вовсе осерчал, на пол их швыряет и в голос, вголос: «Архиплуты! Феликса на вас нет, Феликса!» Мы все так ворохом исвалились, друг под дружку полезли…

– Вишь как! – промолвил Павел. – Чего ж онтак?

– Да кто знает? Цитаты вроде в точности приводили,Костя сам сверял… С тех пор в райкоме уж больше не ночуем – вдруг да не одинпридет, с Феликсом? Ужасть!

Все помолчали.

– А что, – спросил Федя, – омары сварились?

Павлуша пощупал их:

– Нет, еще сыры… А вон звездочка покатилась. Хорошаяпримета – знать, кому-то дадут скоро. Я первый увидел, мне первому и дадут.

– Нет, я вам что, братцы, расскажу, – заговорилКостя тонким голоском. – Послушайте-ка, намеднись что Тятин при мнерассказывал. Вы ведь знаете Гаврилова? А знаете ли, отчего он такой невеселый?Пошел он раз, Тятин говорил, в лес по орехи, да и заблудился; зашел, бог знаеткуды зашел. Уж он ходил, братцы мои, орехи собирал, а сам думал: как бы емуотрасль свою, стало быть, в передовые вывести? И глядит, а перед ним на веткеЗарубежная Фирма сидит, качается и его к себе зовет, а сама смеется: «Гаврилов,давай совместное предприятие устроим! Все у нас ладом пойдет, толькоподнапрячься как следует, да мозгами раскинуть, да шевелиться не за страх, а засовесть!» Уж Гаврилов было авторучку вынул – контракт подписать, да, знать,опамятовался и шепчет: «Госзаказ! Объективные трудности! Безрыночная экономика!Не могу поступаться принципами. Она ж, нечисть иноземная, работать заставит,как у них!» Тут Фирма, братцы мои, пропала, а Гаврилову тотчас и понятственностало, как ему из лесу выйти. А только с тех пор он все невеселый ходит.