Книга Ещё не Аюта - Владимир Осипцов

салат из семи трав, с запиской, которую Мацуко сразу отбросила, как ядовитую змею, едва только увидела подпись Кирэюмэ.

— Что случилось?! — обнажили мечи полуобнаженные телохранительницы, задержав служанку.

— Это его письмо.

Ануш перевела дух:

— Не бойся, — сказала она старушке, выпуская ту, и накидывая плащ свои голые прелести.

— Подумаешь, бумажка! — это уже принцессе: — Или, думаешь, что еда отравлена? Можем есть из дорожных запасов.

— Да ладно. Глупо ему меня здесь травить. Наверное, какая-нибудь романтичная ерунда, что сам собирал эти Семь Трав, к примеру.

— Ух ты! А что, думаешь, наш радушный хозяин запал на тебя? Ну и как ты...

— Глупости, — отрезала принцесса и заткнула рот завтраком, чтоб никто не привязывался: — Приятного аппетита.

О суккубах, конечно, никто не позаботился — но они и сами в гостях не притронулись бы к чужой еде, хорошо выдрессированные в императорской гвардии.

— А интересно, каков наш хозяин в постели? — спросила выходящая из ванны Афсанэ, благоухавшая вспыхивающим на воздухе синими огоньками метаном. Принцесса чуть не подавилась, гневно зыркнув на вторую суккубу, вновь затронувшую опасную тему.

— Сходи и проверь, — Кадомацу не нравились эти намёки, сулившие неприятности в гостях. Хотя и неизбежные среди суккуб.

— Нет, в самом деле, у него же жена мёртвая, как он ночи проводит?

— Быть может он верный? — предположила Ануш.

— Быть может у него целый гарем суккубов!

— Нет, был бы гарем, он бы не забыл мне хоть стаканчик семечек поднести.

— Почему — тебе?

— А кто из нас самая обаятельная и привлекательная?

— Азер! (взрыв хохота)

— Что? — опять не расслышала старшая из сестёр: — Вы перестанете меня поминать, что ни попадя, а? Я же всё-таки с бритвой — останусь по вашей вине без второго уха!

Все рассмеялись, и даже принцесса забыла вчерашние страхи и тревоги. Именно такими — весёлыми и игривыми их застал отец-император, бесшумно вошедший в комнату.

Принцесса и её служанки сразу потупились, вежливо опустив глазки долу, только суккубы, для которых ни один закон не писан, продолжали радовать слух заливистым девичьим смехом.

— Доброе утро. Поели?

Замолчали и суккубы. Афсанэ, почувствовав нотки неодобрения, адресованные ей лично, быстренько прикрыла обнаженную грудь плащом Ануш.

— Да, папа. Хозяин оказался гостеприимнее, чем мы ожидали.

Император по-доброму улыбнулся:

— Иначе не могло быть. Ну что, страхи прошли?

Кадомацу неуверенно вздохнула.

— Вроде бы... но не ручаюсь за себя, если он напугает меня снова...

— Не напугает. Ты сама выйдешь к нему со мной.

— Папа!

— Наберись мужества, ёлочка. Только сегодня раз, и ещё один завтра — для прощания. И всё. Извини.

— Ну, пап...

— Я сказал «извини». Мне без тебя не обойтись. Малышка, в самом деле, будь мне помощницей... — он тяжело вздохнул и взял более строгий тон: — Одень лучшее платье (да, это сойдёт), причёску почуднее уложи, накрасься там... чтобы в округе все падали.

— От ужаса или от смеха? — невесело пошутила его дочь.

— Навек влюблёнными! Ладно, так много тебе надо времени? Нет?! Я подожду тебя за дверями женской половины. Пока.

Ануш, на миг отвернувшаяся, почувствовала, как по её бедру приятно скользнул мужской взгляд — а затем хлопнула сёдзи. Она хлопнула ресницами, и с заметным удивлением посмотрела на дверь.

— А-ануш...

— Да, Ваше Высочество?

— Что с тобой?

— А... Его Императорское Величество, очень соскучился, по госпоже императрице... кажется.

— Опять? — ойкнула принцесса: — Ты только маме об этом, как в прошлый раз не расскажи! — и уже громко и нарочито недовольно: — Ну, где моя пудра и тушь?

Сам процесс причёски и косметики успокоил Мацуко. С длинными волосами справились расчёска и заколки, а вот с требуемым макияжем пришлось повозиться — с ней не было ни Ханако, ни одной из фрейлин, чьим вкусам она могла бы доверять, только суккубы. А они естественно, ей насоветовали такие варианты, с которыми не отца на важных переговорах сопровождать, а в борделе работать. Да и кожа не вынесла бы столько белил и краски — пришлось отбиваться, объясняя что «морда будет два дня пухнуть». В ответ ей предложили выбелить лицо совсем, что она и сделала, спрятав следы неудачных советов, и сделав потом всё по-своему.

Отец был несказанно удивлён, встретив её через несколько минут. Казалось бы, ничего такого, просто одежда и макияж без пристального внимания привыкших к традициям фрейлин — но впервые в младшей из дочерей он увидел не ребёнка, а юную женщину. До этого, даже на день совершеннолетия и празднество нового года, её наряжали как куклу, по детской моде, и как к ребёнку и относились — красивому, непослушному, с этим её мечом, нелепым в кукольных нарядах, но сейчас, стоило довериться её вкусу — как сквозь кукольные белила проглянула живая девушка. Не яркая и кричащая, требующая дани своей женственности, как это было со средней, а и не озорная скромница-недотрога как старшая, а сверкающая и прекрасная как клинок искусного мастера, сильная женщина. «Все они, зеленоглазые, непохожие такие». Вечная гордячка и спорщица, младшая дочь вдруг оказалась обладательницей неожиданного очарования, манящего, и заставляющего держать почтительное расстояние — как у матери. И так же замирали мужчины, глядя ей вслед, и так же хотелось ревновать ко всему на свете, что смеет бросить на неё более чем просто почтительный взгляд.

Можно было много говорить, льстя ей, что она «почти взрослая», но только теперь, видя, как опешили его телохранители, знавшие Малышку с колыбели, отец понял, что его дочь выросла.

Она сама не ожидала подобного эффекта. Она всего-то в первый раз решилась не изображать из себя «красивого ребёнка», в которого её обычно с утра превращали заботливые чужие руки, а предстала перед всеми в том виде, которого желала — красивой и сильной амазонки, немного волшебницы, в честном бою одолевшей своего убийцу (пусть это даже был и старик-инвалид). Так что, заметив, как на неё смотрят, она запнулась на пороге и большими глазами посмотрела по сторонам. С выражением на лице: «Что-ж-это-с-вами-мужчины-такое-происходит?». Ну и долгое время на эту немую сцену никто не мог дать ответа.

Потом отец жестом показал: «пошли, иди рядом», и она пошла рядом. Как будто послушная дочь. Истинной силы своего очарования,