Книга Госпожа де Шамбле - Александр Дюма

— Так вот, я говорил тебе, что ты вернешься в усадьбу в девять часов, так оно и будет.

— Ах! Это было бы немудрено с лошадьми господина префекта — как говорят, они прибыли сюда прямо из Англии, а с нашей местной клячей это невероятно. Ведь господин префект наверняка не одолжит мне своих лошадей.

— А вот в этом ты ошибаешься, Грасьен, он тебе их одолжит.

— Мне? Грасьену Пикару? Никогда! Что за сказки вы мне рассказываете, господин Макс! — воскликнул добрый малый, уже слегка разгоряченный вином Альфреда. — Ну и ну, вы хотите посмеяться надо мной!

— Нет, я не собираюсь над тобой насмехаться, и в доказательство…

Я обернулся к слуге, подававшему на стол, и сказал:

— Передайте Жоржу, чтобы он запрягал гнедого коня в тильбюри.

Слуга вышел, и Грасьен посмотрел ему вслед.

— Доказательство, — повторил он, — что еще за доказательство, господин Макс? Честное слово, я ничего не понимаю.

— Вот какое доказательство, дружок, — сказал я, — я сам отвезу тебя из Жювиньи в Берне и завтра оттуда поеду на почтовых, вместо того чтобы отправляться на них отсюда. Теперь тебе ясно?

— Да, ясно.

— Я надеюсь, ты не откажешься?

— Нет, господин Макс, ведь я понимаю, что вы делаете это ради нее, а не ради меня.

— Черт возьми, Грасьен, а ты, оказывается, ясновидящий.

— Нет, но я не робкого десятка: когда я был влюблен в Зою — правда, я и сейчас в нее влюблен — я хотел сказать, что когда я еще не был мужем Зои, я переплыл бы реку, лишь бы на пять минут ускорить исполнение любого ее желания.

— Переплыть Шарантон?

— О нет, мне ничего не стоит перепрыгнуть через этот ручей, я имею в виду Сену — Сену, что течет в Руане, Вилькье и Онфлёре. Я переплыл бы и пролив Ла-Манш от Дувра до Кале.

Грасьен допивал второй бокал шампанского, и для него уже не было ничего невозможного: он мог бы переплыть даже океан от Гавра до Нью-Йорка ради Зои и, разумеется, отчасти ради графини и меня.

Десять минут спустя нам сообщили, что лошадь запрягли, и экипаж ждет.

Мы вышли из дома; в самом деле, у крыльца стояло тильбюри, и Жорж держал коня за поводья.

Грасьен посмотрел с опаской на два узких сидения в экипаже.

Он обошел вокруг лошади и тильбюри, повторяя:

— Гм-гм!..

— Ну, что тебя смущает, Грасьен? — осведомился я.

— Еще бы, господин Макс, не в обиду вам будет сказано: в экипаже только два места, а нас трое, и ни впереди, ни сзади нет ни одного сидения.

— Во-первых, нас всего лишь двое, мой милый Грасьен. Жорж будет ждать меня в Берне. Вы слышите, Жорж? Вы поедете в Берне без ливреи в наемном экипаже и будете ждать меня в гостинице «Золотой лев». Мы вернемся завтра.

— Ладно, от господина Жоржа вы избавились, а как же я?

— Ты?

— Да, я, куда мне садиться?

— Черт возьми, рядом со мной.

— Рядом с вами, в этой куртке и соломенной шляпе? Помилуйте!

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я дал тебе платье префекта и шляпу с перьями?

— Ну да, представляю, как я смотрелся бы в таком костюме… Ах! Зоя умерла бы со смеха, увидев меня в платье префекта и шляпе с перьями, да и госпожа графиня тоже, хотя наша бедная госпожа редко смеется! И все же она стала веселее с тех пор, как вернулась из Жювиньи.

— Ладно, — сказал я, — садись!

— Но, господин Макс, что скажут люди, когда увидят меня сидящим рядом с вами?

— Они скажут, что ты мой друг, Грасьен, — ответил я, протягивая парню руку, — и не ошибутся.

— О! — воскликнул Грасьен. — Это уж слишком! Я даже не захватил своих свадебных перчаток, чтобы выказать вам почтение, господин Макс. Я такого не ожидал; к тому же, мои бедные перчатки приказали долго жить, — продолжал он со смехом, характерным для человека, довольного собой, — вы же знаете, господин Макс, что на свадьбах перчатки рвутся.

— Ну же, садись скорее, болтун!

— Дело в том, что я не очень-то умею править экипажем, а у вашего коня — вернее, у коня господина префекта — чертовски удалой вид.

— Не волнуйся, Грасьен, я сам буду править.

— Как! Вы не только меня повезете, но вдобавок еще будете править! Значит, мне остается сидеть сложа руки? Ладно, так и быть, это неплохое занятие.

— Ты уселся, наконец?

— Да, господин Макс.

— Что ж, тогда поехали!

Я отпустил поводья, и мы двинулись в путь ускоренной рысью, позволявшей нам делать три льё в час.

XXVII

Два часа спустя мы прибыли в Жювиньи. Я не хотел изматывать лошадь, так как был уверен, что в девять часов мы уже доберемся до Берне.

Когда мы входили в парк, было около трех часов пополудни.

Я оставил тильбюри с лошадью в конюшне гостиницы, где останавливался во время своего второго приезда (если помните, мой нынешний визит в Жювиньи был третьим по счету).

Приезжая сюда, я всякий раз чувствовал себя все более счастливым.

Я прошел мимо скамейки, где мы сидели с Эдмеей, а также мимо дерева, возле которого она положила голову мне на грудь. Я мысленно приветствовал скамейку и послал воздушный поцелуй дереву.

Вскоре мы подошли к дому, поднялись по лестнице, миновали зеленую гостиную и вошли в девичью комнату, куда позвала меня Эдмея, чтобы я усыпил ее.

Маленькая Богоматерь по-прежнему стояла там с венком на шее, и рядом с ней лежал букет.

Я взял венок с букетом и положил их в одну из чаш севрского фарфора.

— Во что ты завернешь Мадонну? — спросил я Грасьена, оглядываясь вокруг в поисках какой-нибудь легкой ткани, которую можно было бы использовать.

— О! Не беспокойтесь, — заверил меня он, — у меня есть то, что нужно нашей доброй маленькой Богоматери, и если ей это не понравится, значит, она очень разборчива.

Молодой человек тут же достал из своего большого кармана какой-то сверток в бумаге. В нем лежало покрывало, нечто вроде алтарного покрова из расшитого муслина, украшенного валансьенскими кружевами. Добрый малый очень бережно развернул его, и не потому, что знал цену кружеву, а потому, что, как он потрудился мне сообщить, графиня сама вышивала муслин и вязала кружево.

Я сказал Грасьену, что заверну статую, а он тем временем может сходить к мамаше Готье и передать ей привет от дочери.

Я попросил его вернуться через час.

Молодой человек понял, видимо, что я хочу остаться один, и ушел без возражений, пообещав вернуться через час.

Он достал из кармана большие часы и посмотрел на них, как бы заверяя меня, что будет точен.