Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

высказал мнение, что гетман производит впечатление самого искреннего самостийника в нынешнем правительстве. Чем дальше, тем больше это подтверждается такими фактами, как инцидент с новым законом о земстве, который я записал вчера. Вчера мне Н.Шемет рассказал и второй интересный факт. Как-то в разговоре с гетманом Шемет высказал мнение, что в интересах Украинской державы надо провести демократическую аграрную реформу, чтобы крупноземельные имения из русских и польских рук перешли в украинские, чтобы таким образом укрупнить и усилить мелкую украинскую буржуазию, на которую, собственно, и нужно опираться гетманскому правительству. Гетман согласился с этим мнением и предложил Шемету войти в аграрную комиссию при Министерстве земельных дел, на что Шемет охотно согласился. Прошло некоторое время, и Шемет, не получая приглашения в эту комиссию, решил пойти к гетману, но его три раза не пустили. Случайно он встретился с Устимовичем, который ему сказал, что гетман удивляется, почему Шемет не отзывается на его приглашение и не приходит к нему. Когда, наконец, Шемет добился к гетману и рассказал ему, что он по своей инициативе добивался свидания с гетманом, чтобы рассказать, что он до сих пор не получает приглашения в аграрную комиссию, то гетман был очень удивлен и возмущен своим окружением. Он стал жаловаться Шемету на то, что украинцы отказываются принимать должности при его особе, вслед за Михновским, отказался и Павлюк{324}, что его окружают русские, враждебные украинской государственности, и он ничего не может сделать с ними, потому что он им обязан своим избранием на гетманство, и ему не на кого опереться.

Так же гетман жаловался, что ни общество, ни правительство не поддержали его в борьбе за автокефалию украинской церкви, а когда Шемет рассказал ему, что цензура, позволяя писать все против автокефалии, запрещала все, что писалось за независимость украинской церкви, был очень удивлен, потому что ему об этом никто не докладывал и не давал читать запрещенные гранки, хоть он это постоянно требует от своей канцелярии. Очевидно, гетман — безвольный не энергичный человек, и очень жаль, что Михновский отказался от должности личного секретаря гетмана, что гетман и высказал в беседе с Шеметом.

Теперь и Шемет признает, что это была ошибка, а тогда, когда я уговаривал Михновского не отказываться от этой должности, то Шемет не поддерживал меня, а соглашался с Михновским, который говорил, что у него нет охоты идти в услужение к гетману, чтобы украинское общество не возмутилось им.

Вообще украинская свидомая общественность, независимо от партийной принадлежности, все время совершало ошибки. Совершала она их, когда имела власть, совершает и теперь, когда власть вырвали из ее рук. И не удивительно, потому что когда и где она могла приобрести опыт; если вся она состоит из педагогов, из журналистов, газетчиков, корректоров; если среди нее нет людей с государственным, хотя бы губернаторским опытом, а если и был у кого-то земельный, то и то не руководителя, не председателя, а какого-то специалиста, так называемого третьего элемента.

1 сентября

Вчера приходил ко мне тайный советник профессор Берлинского университета Макс Зеринг{325} с письмом от д-ра Лукасевича{326}. Он приехал сюда организовать курсы для местных немецких офицеров и познакомиться со всех сторон с Украиной, с которой он знаком только по литературе. Профессор Рорбах, вспоминая меня в Берлине на обеде в немецко-украинском обществе, советовал Зерингу познакомиться со мной, как с беспартийным украинским патриотом и крупным землевладельцем, который до войны издавал украинскую газету в течение нескольких лет и через которого он может познакомиться с настроениями украинской общественности. Зеринг взял с собой ко мне Д.Донцова{327} как переводчика, и мы разговаривали около двух часов. Я высказал ему многое из того, что записано у меня в мемуарах об ошибочной политике немецкого командования на Украине и сделал такой вывод. Чтобы успокоить укр. общество и народ и помирить его с немцами, надо вести яркую национальную политику и провести демократическую аграрную реформу; как на компромиссную, а не программу-максимум, я указал на свою статейку в № 150 «Рады», которую Донцов взялся перевести для Зеринга и которую я привожу здесь.

                                                                                   К земельному вопросу.

                                                     (Вниманию аграрной комиссии при министерстве земельных дел.)

Недавно гетманское правительство издало очень хороший закон, которым ограничивается право покупки земли: теперь разрешается покупать частным лицам столько земли, сколько у покупателя не хватает до 25-ти десятин, а у кого есть 25 десятин и более, тот уже покупать не имеет права, и только государственный земельный банк будет неограниченно скупать земли, оплачивая их процентными бумагами, и будет распродавать их крестьянам на тех же условиях, то есть не более 25-ти десятин в одни руки. Таким образом правительство, запрещая покупку земли большими кусками в одни руки, не дает уже возможности образовываться новым крупноземельным имениям, но не принимает никаких мер, чтобы уже существующие крупноземельные имения скорее распродавались и переходили в руки хлеборобов.

Правда, из земельной статистики видно, что, начиная с самого освобождения крестьян от крепостной зависимости, земля на Украине постепенно переходит в руки народа, а после революции 1905–1906 годов миллионы десятин помещичьей земли без всякого государственного принуждения перешли в крестьянские руки; так оно наверняка будет и после этой революции. Вместе с тем замечено, что после первой революции преимущественно продавали свои имения средние землевладельцы, которые, живя в деревне, сами заправляя хозяйством, собственными глазами видели разрушение своего добра и иногда сами лично, или их семьи терпели во время революции. Естественно, что эти землевладельцы сами не хотят уже, и детям своим не желают переживать эти ужасы и сбывали и теперь будут сбывать свои имения.

А крупноземельные владельцы, проживая по большей части в столицах или за границей, не переживали во время крестьянской революции той опасности, того кошмара; латифундии их дают им, так сказать, ценз на всякие придворные звания, на влиятельные посты, чего не дает капитал денежный, или вложенный в фабричную промышленность, а потому крупноземельные владельцы без государственного принуждения не будут продавать свои имения, и их надо заставлять это делать или принудительным выкупом, или постепенным налогообложением. Принудительный выкуп или отчуждение при современных обстоятельствах неудобно уже тем, что вызовет против себя большое сопротивление влиятельных кругов и сделает невозможным издание такого закона; уже есть слух, что аграрная комиссия при министерстве земельных дел решительно отбросила принцип принуждения. Кроме того, с принудительным выкупом всех крупных имений разрушится много высококультурных хозяйств, или заводов лошадей, скота, овец, которые имеют большое государственное