Книга Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

мне известно из откровений мимов в Византии, многие из них научились угадывать мысли собеседника по едва заметному шевелению губ. Всему есть объяснение. Тут оно достаточно просто.

Наверное, ты заметил, что люди малообразованные, можно сказать, грубые (как наш Тирас, примером, но ты, пожалуйста, не говори ему этого), прежде, чем вымолвить фразу, долго составляют и складывают ее в уме. Особенно это касается варваров, плохо знающих греческий и латынь. Поэтому опытные мимы, привыкшие к языку жестов, без особого труда прочитывают их мысли по губам.

Что касается отчетливого звучания голоса антского волхва у тебя в голове, то тут все можно объяснить простым внушением, даром которого обладают колдуны во всей Ойкумене: от северных территорий, покрытых льдом и снегом, до азиатских степей, вечно продуваемых жарким ветром.

Выслушав своего слугу, Константин Германик выпил еще винца и с невинным видом поинтересовался у этого всезнайки:

– Откуда старый пень, волхв то есть, узнал о лодии на Гипанисе? И особенно о том, что на речном корабле – я, Константин Германик, собственной персоной?!

Эллий Аттик задумался.

– Не знаю, – наконец честно сознался он. – Но могу предположить, что франк Овдий настолько перепугался явившегося буквально из-под земли колдуна, что, будучи в шоке, сам рассказал ему про лодку и наш поход. Разумеется, несознательно, не по своей воле. А когда очнулся, то мигом все забыл и, улыбаясь, как идиот, помчался на берег, чтобы вызвать своего командира на встречу с варварским колдуном.

Выслушав этот неубедительный, по его мнению, тезис, трибун тут же бодро возразил своему собеседнику, что анты – варвары, благородная латынь им неведома. На что Эллий Аттик задал уж совсем провокационный вопрос:

– А почему ты считаешь, что обращение к тебе прозвучало на языке Империи?

Римский офицер, не привыкший к софистическим приемам: когда на вопрос отвечают вопросом, пришел в некоторое замешательство. Слишком заумной, а потому скучной и пустой показалась ему беседа с греком. Да и неубедительны были доводы Аттика.

– А ты не атеист, случайно? – с подозрением осведомился он у актера. – При императоре Юлиане Отступнике таких много расплодилось.

– Да и сейчас никто не запрещает верить в своего бога или не верить вообще, – быстро напомнил Эллий Аттик.

– Значит, атеист, – удовлетворенно констатировал трибун. – То-то я вижу, все происшедшее нынешним днем ты пытаешься объяснить рационально. Да вот не складывается у тебя. Как не сложилось у Луция Корнелия Суллы. Слыхал о таком?

– А как же, – глухо отозвался Эллий Аттик, почувствовав себя уязвленным, коль действительно все его доводы показались малоубедительными не только командиру, но и ему самому. А тут еще римлянин начал контратаку. Нашел о ком спрашивать!

– Луций Корнелий Сулла, прозванный Счастливым, палач Афин. Его именем спустя сотни лет детей в Греции пугают, – хмуро отозвался Аттик. – Не пойму, почему ты его вдруг вспомнил.

– Ты не переусердствуй с хулой на римских императоров, пусть и давно ушедших, – посоветовал трибун Галльского легиона безработному греческому лицедею. – А то их потомок велит перебить тебе руки, чуть повыше локтя, да высадит на отмели рыбу ловить.

Константин Германик искренне рассмеялся удачной, по его мнению, шутке. Напротив, ученый грек не оценил юмора, а только изменился в лице, словно собираясь заплакать, и сгорбился от страха.

– Извини, трибун, больше не повторится.

Германик с удивлением посмотрел на актера. Таким жалким он его еще не видел. «Ладно, хватит с гречонка. Расскажу ему не сказку, но быль».

– Пришел мой черед поведать тебе кое-что, – так начал он свое повествование. – И все ради того, чтобы у тебя не сложилось превратное впечатление, что солдаты Империи могут только мечами размахивать да пленных пиратов топить.

Расскажу я тебе о случае, который произошел когда-то с военачальником, будущим императором Рима Луцием Корнелием Суллой, как ты справедливо отметил, еще при жизни получившим лестное прозвище Суллы Счастливого.

Итак, Рим не на жизнь, а на смерть боролся с Митридатом Понтийским, безжалостным владыкой, который, захватив обширные территории в Азии, в один день приказал вырезать сто пятьдесят тысяч римлян.

Война шла с переменным успехом и большими жертвами с обеих сторон. Наконец Сулла, которому к тому времени было присвоено почетное звание диктатора, высадился с легионами в Греции, где стал теснить экспедиционный корпус Митридата.

Афины, наверное, от жадности купцов и глупости скопцов-философов приняли сторону азиатского владыки. Им, видите ли, до сих пор плохо жилось под надежной защитой Римской республики!

Опытный полководец Луций Корнелий Сулла немедленно осадил город. Вырубил священную рощу в пригороде, из столетних дубов соорудил тараны, ими проломил брешь в стене. Когда солдаты ворвались в город, изменникам пощады не было!

Впрочем, Сулла вошел в историю потому, что велел, в конце концов, остановить возмездие, произнеся фразу, за которую сегодняшние греки обязаны ему самим фактом существования. Сулла сказал, что дарует немногим многое, милуя живых ради мертвых.

– Затем ушел из Афин, прихватив все статуи с площадей и городскую библиотеку в придачу, – не сдержался Эллий Аттик, постепенно приходя в свое нормальное состояние: вечной ироничной насмешки.

– Зачем атеистам статуи богов? – парировал Константин Германик. – А рабам – библиотека? Но ты дослушай до конца, тебе полезно будет.

…Итак, благородный Сулла продолжил преследование войск азиатского владыки, царя Митридата. Сулла Счастливый действовал решительно и храбро, пленных не брал, памятуя о невинно замученных соотечественниках.

Надо сказать, что и в то время в Риме было много атеистов и Сулла принадлежал к их числу, особо это не скрывая. Да ведь и не тот человек он был, чтобы кого-то бояться!

Но однажды произошло событие, заставившее его усомниться в своей вере, точнее – безверии. Как-то полог палатки резко откинулся в сторону, и в штабное помещение ворвался дежурный офицер: «Великий Сулла, солдаты поймали сатира!»

Сулла несказанно удивился: про сказочных существ, спутников бога вина Диониса он слышал только в детстве. Конечно же, маленький Сулла изучал греческий, и его наставник, пытаясь заинтересовать мальчика, читал ему древнегреческие мифы, больше напоминавшие сказки. Сатиры были человекоподобными созданиями, только вместо ног у них имелись копытца, вместо носа – свиной пятачок, на голове – рожки, позади – хвостик. Всегда пьяные, неравнодушные к женщинам любого возраста. Одним словом, наполовину скотина, наполовину галл.

Когда Сулла поспешил за офицером, то увидел на дворе милую картинку. Настоящий сатир из страшноватых детских сказок стоял в окружении солдат, крутил башкой с козлиной бородой и жадно поедал молодую листву, которую ему предлагали легионеры.

Обойдя это «чудо» и убедившись, что все: от рогов до копыт, настоящее, Сулла велел позвать переводчиков. Поскольку в его легионах уже тогда было значительное количество наемников, то