Книга Закон тени - Джулио Леони

— Глядите, Колонна! — вне себя прошипел Пико. — Я вам не горец, и я устал от загадок. Этот человек говорил о женщине, а на свете существует только одна, чей путь пересекся с нашими. Если вы знаете, кто она, вы обязаны мне сказать. Или я убью вас на месте.

И он еще крепче прижал клинок к горлу Франческо.

С этого расстояния Джованни улавливал малейший блеск в расширенных зрачках Колонны. Ему даже показалось, что он видит там собственное искаженное гневом лицо. Но в глазах Франческо светилась страсть, превосходившая страх.

Вонзая сталь в кожу Колонны, он отдавал себе отчет, что тот скорее умрет, чем выдаст тайну этой, женщины. Убей он его сейчас — тайна уйдет вместе с ним.

Пико чувствовал, что существует другой путь.

— Я хочу присоединиться к вам, — вдруг сказал он наудачу. — Но сначала должен ее увидеть.

Колонна был ошеломлен. Мгновение он раздумывал. Пико ощутил, как спадает напряжение, расслабляются его мускулы. Он отвел клинок.

— Присоединиться к нам? Для чего?

По его тону юноша понял, что попал в яблочко, хотя пока и блуждал в полной тьме.

— Для любого дела, которое вы готовите. Цена — встреча с ней. Я должен узнать.

— Цена может намного превысить ту, о которой вы думаете. Это путь, откуда не возвращаются, — немного помедлив, отозвался Франческо, неохотно кивнув в знак согласия. — Хорошо. Но не здесь. Приходите на закате к моей башне, и встретитесь с ней. И все узнаете. А теперь оставьте меня.

Пико опустил кинжал и отступил.

Дворец Канцелярии

Втянув голову в плечи, кардинал подошел к окну. Его тяжеловесный профиль вырисовывался на фоне красных штор, как на камее с изображением какого-нибудь античного императора. Такие камеи нет-нет да и попадались при рытье котлованов для новых зданий.

Внизу бурлила улица, ведущая к Кампо-деи-Фьори. По ней сновали торговцы с корзинами, спеша как можно скорее доставить на рынок зелень, только что привезенную с огородов. Родриго Борджа оперся локтями на подоконник и чуть высунулся, чтобы лучше видеть. Сзади к нему подошел человек в форме папской гвардии. Его разбирало любопытство, что такого интересного высмотрел на улице кардинал.

— Пока все спокойно. Но как только стемнеет, на улицах появятся маски. А вместе с масками — ножи, — пробормотал Борджа. — Приготовьте своих людей, чтобы, как обычно, собрали убитых. Особенно там, где пройдет шествие масок.

Гвардеец пожал плечами.

— Будем надеяться, ваше преосвященство, что на этот раз страсти не разгорятся. Хотя у нас уже трое убитых. Я распорядился, чтобы наиболее опасных злодеев держали взаперти. Все остерии и трактиры будут обходить мои люди и, в случае чего, учить уму-разуму.

Но кардинал, казалось, его не слушал.

— Меня не волнует ни поножовщина возле винных погребов, ни попытки какого-нибудь рогатого муженька воспользоваться карнавалом, чтобы свести счеты с соперником. Есть что-то еще…

— Что вас так тревожит, ваше преосвященство?

Родриго Борджа снова высунулся в открытое окно и втянул ноздрями сырой, холодный воздух, пронизанный легким запахом гнили. Сейчас он напоминал охотничью собаку, взявшую след.

— Сам не знаю. Но что-то тревожит. Оно сидит в глубине, недоступной нашим чувствам, как темные тени, мелькающие под поверхностью моря. Этот их город и есть море, Квинтон.

— Их город, ваше преосвященство?

— Ну да, следовало бы сказать «мой». Рано или поздно он станет моим по-настоящему, — тихо произнес кардинал, будто разговаривая сам с собой. — Я хотел сказать… Рим — это город всех христиан, а его обитатели выполняют роль хранителей. Это и делает город великим, избранным в глазах Бога. Однако эти там, внизу, — хранители ревнивые, Квинтон. Я помню, как однажды уже бежал от них ночью, как вор, спасая брата от клинков заговорщиков. Я этого не забыл! Я — испанский кардинал!

Гвардеец склонился в почтительном поклоне, а Борджа еще раз сверкнул на него глазами и сменил гнев на милость:

— Ладно, не будем брать в расчет подонков, которыми кишат улицы, хотя многие из них ведут свой захудалый род со времен цезарей. Но ведь, кроме них, в этом городе все иностранцы! Разве Папа происходит не из Генуи, города пиратов? Тогда почему все эти колкости в адрес испанцев? Чем мы хуже французских франтов или двуличных немцев, которые закусывают удила, как только речь заходит о церковном налоге, и натравливают все злые языки на Святую Церковь? Мы что, хуже их?

— Может быть, мы просто ближе… — рискнул возразить гвардеец и тут же раскаялся.

Но кардинал вовсе не собирался спорить. Он обдумывал последние слова.

— Да… Однажды мои соотечественники уже спасли Римскую империю, посадив на трон прекрасных императоров. А теперь и трона нет…

— Как это, трона нет? Ваше преосвященство, престол святого Петра… — начал гвардеец, изображая возмущение.

Борджа впился в его лицо ледяным взглядом, который пронизывал насквозь, до самой стены, как будто на ней было написано что-то очень важное. А может, он вглядывался в будущее.

— Трон будет, — прошептал Родриго. — Хочу, чтобы царствовали мои дети. Но всему свое время. Теперь меня беспокоят не столь далекие дела. Сорняки неповиновения пустили корни даже в цветущих садах Ватикана. Слишком много тайных обществ, всяческих идей и собраний, слишком много печатается книг. Вихри слов предвещают хаос, как некогда разрушение Вавилонской башни предвещало гибель народов.

Гвардеец наклонился к кардиналу и шепнул:

— Ваше преосвященство, если вы добиваетесь именно этого царства, то те, кто сейчас пытается расшатать трон Петра, работают на вас. Отчего же вы тревожитесь, вместо того чтобы им помогать?

Борджа отвернулся к стене.

— Non in commotione Dominus! Бог не там, где смута! Я не хочу, чтобы царство, которое достанется моим детям, питали слабые корни в разоренном саду! Ради чего возлагать корону Италии на голову моего малыша Хуана, если те, кому предназначено склонять головы перед этой короной, начнут их возносить, начитавшись книг и храня в памяти былые свободы? Ибо они повернулись к свету дьявольскому!

— Они? А кто это — они, ваше преосвященство? Назовите имена, и они исчезнут, как будто их и не было!

— Если бы я знал! А что говорят твои информаторы?

Гвардеец быстро взял со стола небольшую стопку листков.

— Ничего нового, ваше преосвященство. Аббревиаторы в смятении, академики шушукаются, книгопродавцы роются в рукописях. В ящик для анонимных доносов опускают в основном жалобы на воровство наших чиновников, сластолюбие женщин и на интриги крупных семейств. Художники желают рисовать обнаженную натуру и жалуются. Вот, взгляните.