Книга Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева

мы созданы и живём на земле, — многозначительно произнёс Ефросин. — Только как тебе это объяснить, чтобы ты не стал надо мной смеяться... Ты обращал внимание, какие именно грехи святые отцы считают самыми тяжкими?

— В общем-то знаю, конечно, — неуверенно стал вспоминать Иосиф. — Самые тяжкие — против Духа Святого, затем семь или восемь смертных грехов — чревоугодие, блуд, сребролюбие, гневливость...

— Да я не сомневаюсь, что ты знаешь, — перебил Иосифа собеседник. — Я о другом. Обрати внимание, из восьми главных грехов — пять таких, что заключают в себе отрицательные эмоции человека: гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Казалось бы, ну какой от того великий грех, если человек печалится? Святые отцы видят в этом состоянии неверие в милость Божию. Но это лишь попытка объяснения. Каким-то чутьём, жизненным опытом, а скорее Божественным озарением, они поняли, что гневаться, печалиться, то есть быть источником отрицательной энергии, — это плохо, грешно. Но почему? Да потому, я думаю, что человек, каждый из нас и создан лишь для того, чтобы своими добрыми или злыми эмоциями, своей энергией питать Царство Небесное или ад. В этом и есть главный смысл существования людей.

Ефросин приумолк, глянул на собеседника, стараясь понять, слушает ли тот его, а убедившись, что слушает, охотно продолжил:

— Ведь ты посмотри — ничто в мире не обходится без какой-либо пищи. Не удобришь куст, не польёшь вовремя, даже ягода не вырастет, а уж о звере или человеке и не говорю. А душа-то, даже ангельская, разве может без пищи существовать? Почему мы усопших поминать должны? Как считаешь? Да потому же! Чтобы напитать души их своей энергией, чтобы не ослабли, не растворились они в небытие, не погибли! Злой же человек злобой своей и раздражением бесов укрепляет, потому они нас и провоцируют на грех и уныние.

— Ну и занесло тебя, — вновь изумился Иосиф и замахал рукой, не желая слушать Ефросинское любомудрствование, похожее на ересь.

— Да нет, ты дослушай, я же не выступаю против Господа, против православного миропонимания. Но, согласись, если нет в Священном Писании этих выводов, это вовсе не значит, что их не может быть на самом деле, что они еретичны или ложны! Библия-то ведь написана так, чтобы её смог понять любой человек, в том числе и самый обычный, не шибко грамотный, не утруждающий себя глубокими размышлениями. И потому в Писании лишь перечисляются основные принципы жизни, угодные Богу. Как малому ребёнку говорят: не трогай огонь — обожжёшься, не прыгай с обрыва — разобьёшься, не дразни собаку — покусает. И он вынужден доверять опыту старших, чтобы не пострадать. Лишь с годами он начинает понимать причины запретов. Так и человечество, накапливая опыт, оно, возможно, начнёт всё лучше постигать, отчего Завет заповедал нам жить так или иначе. Мои размышления о цели нашей жизни — не отрицание Божественных откровений, а попытка понять, объяснить их. Знаешь, сколько ещё таких попыток среди людей будет?! А может быть, когда-нибудь придёт время, и люди научатся видеть и души умерших, и ангелов, общаться с ними.

— Фантазёр ты, брат, безудержный. Не боишься, что Господь тебя за дерзость покарает?

— Я, может, и боюсь, но думать-то себе не запретишь, правда? Какое дело ни делаешь, а в голове всё что-то прокручивается...

— Молиться надо, чтобы дурь в голову не шла, а не прокручивать всё, что тебе бес подсунет!

— Погоди, успеешь ещё меня поругать, сначала дослушай. А то я три месяца за своим «Торжественником» просидел, не вставая, намолчался, теперь высказаться хочется, тем более что вижу, тебе всё это тоже интересно. Вот старцы говорят, что инок с бесами сражается, что монастырь бесов притягивает. Как думаешь почему?

Не дожидаясь ответа товарища, Ефросин тут же начал сам и отвечать на свой вопрос:

— Оттого что гибельны тут для них условия. Сколько добрых душ человеческих и ангельских укрепляет инок во время молитвы?! Сколько доброй энергии вокруг монастыря скапливается? Разве могут бесы спокойно к этому относиться! Вот и стараются совратить иноков, уныние и печаль наслать на них. Теперь понимаешь, зачем человек Господом создан?

— И часто ты эти глупости другим людям рассказываешь?

— Отчего это глупости? — обиделся Ефросин. — Это мои мысли, причём они ни в чём не расходятся с заповедями Христовыми и с Писаниями святых отцов. Напрасно ты меня обижаешь.

— Ну прости, — Иосиф пожалел, что огорчил товарища, который столь охотно открылся ему. — Прости, может, и правда есть что разумное в твоих размышлениях. Мне непросто тебя понять, я по-другому мир воспринимаю.

— Ладно, — смягчился Ефросин. — Забудем об обидах. А говорю я о своих сомнениях и догадках очень редко, так откровенно, как с тобой, пожалуй, впервые. Меня Нил давно надоумил: ты, говорит, в келью свою принимай лишь единонравных себе, в образе благости единых, бойся смущения душевного. Беседы, говорит, человеческие иссушают цветы добродетели... Я прислушался, оттого не часто в рассуждения пускаюсь. Ты мне понравился, вот я и разоткровенничался.

На улице темнело. Кельей постепенно овладевал полумрак, начинало холодать, печь, видимо, совсем выстудилась.

— Что-то мы совсем разленились, — пробормотал Иосиф, всё ещё находящийся под впечатлением разговора. — Давай-ка протопим печь на ночь да на ужин что-то приготовим. И к вечерне встать пора.

— Встаём, — охотно отозвался Ефросин и высвободился из-под тулупа, разом поставив ноги на холодный пол и отыскивая рукой валенки. — Я пойду за дровами, а ты тут хозяйничай. А меня за мысли мои сомнительные не осуждай. Подумай только, как это важно. Ведь если Человек создан Богом, чтобы питать энергией Горний мир, то мы живём и молимся не только для того, чтобы стяжать себе жизнь вечную, то есть о себе лишь похлопотать, а славное воинство Христово духом своим подкрепляем, добро на земле умножаем!

— Нет ли, брат, великой гордыни в этом твоём рассуждении? Если думать по-твоему, так выходит, что Господь без тебя и не обойдётся! Так человек и зазнаться может!

— А если наоборот, ответственность свою перед Вечностью осознает? Станет меньше злобиться?

— Понимаешь, ереси много в твоих рассуждениях, а я не люблю этого. Ересь нашу веру православную подтачивает, раздоры меж людьми сеет, мир христианский ослабляет. Чего уж тут хорошего?

— Я с этим не спорю. Только понять не могу, чем мысли мои о важности молитвы для Горнего мира могут человеку повредить? Ты вот погляди: как только