Книга Память по женской линии - Татьяна Георгиевна Алфёрова

замечательно!

Впервые в жизни он сам – САМ – выяснил, у кого спросить «про театр». Оказалось, самому действовать несложно, в его же проектной группе четко объяснили, куда, к кому обращаться. Местный режиссер Паша Фарберов и помощник режиссера Лена Почтовская (молодые специалисты-инженеры по совместительству) приняли Диму удивительно тепло и не подсмеивались над его желанием участвовать в спектаклях.

К 23 февраля самодеятельный театрик ставил самодеятельную же пьесу, но решил укрепить сценарий цитатами из пьес классиков. Спектакль получался оригинальный и безусловно живой, с эпизодами из жизни института.

Дима всегда считал, что счастье – это театр. Счастье из зрительного зала, само собой, другого варианта он не предполагал. Но театр изнутри оказался счастьем абсолютным.

Дима в роли партизана полз по сцене, у него не было реплик, но это счастью не мешало. Запах пыли от паркета и плюшевых кулис, глуховатый свет рампы, темная утроба зрительного зала – вот оно, счастье, даже без занавеса с языками.

А после репетиций – тесная гримерка с роялем, заставленным бутылками пепси-колы, нагруженным бутербродами и апельсинами – общими, общими! Неважно, кто что принес, это же актерское братство! Все общее, и Диму не дразнят, Дима – актер, такой же, как все. У них общий спектакль! Ну разве режиссер немного выпендривается. Но все же не так, как учителя в школе.

А после месяца подготовки чудо генеральной репетиции!

А после общий мандраж перед спектаклем. И красавица помощник режиссера Лена, махнув желтой гривкой, хватает Диму за запястье и говорит – как равному, как брату:

– Ну, вперед! Ни пуха ни пера!

А после посередине первого действия пропадает керосиновая лампа-реквизит, и Лена ругается нехорошим словом, и лампа сразу же отыскивается – о, какое это счастье! Какой театр!

И время не идет, а прыгает за кулисами: быстро-быстро.

И вот уже второе действие, выход Димы на сцену. Он изготавливается, ложится на пол рядом с другим актером, и они ползут на сцену из-за кулисы. А там, на сцене, почти в центре у декорации, так похожей снизу из положения лежа на настоящий бревенчатый домик, стоит грозный Паша Фарберов в костюме немца, может, даже эсэсовца. Дима не различает лица Паши, распластавшись. Немец наводит тяжелый, совсем не выглядящий бутафорским пистолет – на Диму! Наводит! Немец – или Паша? – сурово и страшно кричит (Диме кажется, что кричит по-немецки):

– Стой, кто идет? Стрелять буду!

А рампа горит не сплошь, горит огонь через один – война потому что! Темно! А в зрительном зале уже не черная безликая яма, а народ, много народа! Война! И тишина, опасная тревожная тишина.

Дима понимает – это театр, это настоящий театр, то есть жизнь. Они наконец слились. Люстра-фонтан медленно гаснет в его зрачках, Том Сойер, взяв за руку Бекки Тэтчер, шепчет: «Держись!» – и Дима, поверив, громко, на весь актовый зал проектного института отвечает:

– Не стреляй, Паша! Это я, Дима Бульонов!

Мусорка

У садоводства было странно-смешное название: «Квадрат».

Но садоводство не было виновато, так назывался завод, производящий резинотехнические изделия, назывался давно, от начала советской власти, сразу после революции то есть. А садоводство родилось много позже, выделенное этой властью для работников этого же завода, и переняло название по наследству.

Завода не стало, понятно. Приватизация, перестройка, надежды на будущее без резинотехники, а с чистыми китайскими изделиями из душистых полимеров. Садоводство осталось. Работников бывшего завода садоводство сохранило отчасти. Потомки администрации «Квадрата», дети партийных и профсоюзных лидеров. Но потомки рабочих и даже сами бывшие рабочие завода присутствовали малой частью и мешали: они считали садоводство садоводством и хотели жить по старым правилам. А правила стали другими, потому что времена новые. Треть поселенцев живет круглый год, выстроили зимние дома, подключили воду (только себе). Потому что садоводство уже в черте города, и вообще – нечего тут.

На общих собраниях скандалили. Старенькие «летники» – так называли дачников, тех редких потомков рабочих, что не сдавались и тянули свои нищие дачки, – возмущались, почему они платят взносы наравне с «зимниками», живущими круглый год. Живущими в домах с водой («летники» пожалели денег на воду – много просили – в итоге остались без воды вообще и возили ее в баклажках из города, колонки-то водяные перекрыли).

Бывший чиновник Евгений с неотчетливой либеральной позицией возмущался терминологией «летники и зимники», утверждая, что это неприемлемый жаргон. Счастливый человек! Это занимало его всерьез, хотя собственная речь Евгения изобиловала плеоназмами и повторами.

Прочие скандалили об ином. Жарко, насмерть. Был, правда, «зимник» Виталий, высокий такой мужчина в ярко-синей майке и с яркой речью, пытавшийся всех примирить. Но его речь, пусть образная и метафоричная, изобиловала ненормативной лексикой. Не понравилось, да. Задвинули. Потому что общее собрание и рядом детская площадка, хотя детей не было. Но – непорядок.

На собрании скандалили о мусоре. Дело важное. Судьбоносное! Бак один, платят одинаково, а носят по-разному. Кто-то пару мешочков, пластиковых без ручек, на двадцать литров, за неделю выкинет, а кто-то телегами возит мусор. Строительный. Опять же, почему «летники» должны платить наравне с «зимниками»? Нечестно!

Группа активистов, куда не вошли потомки первопроходцев «Квадрата» (Виталий-примиритель тоже не вошел, кто бы сомневался), решила поставить бак подальше, чтобы неповадно было возить строительный мусор и чтобы чужие не пользовались, а то – ишь – чужие явно пользуются, на неделю бака не хватает. Подальше – это совсем далеко, за пределами садоводства у шоссе, где нет чужих, а только проезжающие большегрузы, которые фиг остановятся ради того, чтобы мусор в наш бак выкинуть.

Но местный народ, дрянь людишки, повадился оставлять мешки с мусором на прежнем месте, там, где бак стоял раньше. Лень народу лишний километр пройти, ну два. Так себе народ, в общем.

Евгений, тот, что был чиновником, не стерпел. Он был еще и за справедливость. Без жаргона. Перво-наперво попытался договориться с Виталием, чтобы тот подежурил на месте, выяснил, кто из народа нарушает. Виталий обратился к привычной лексике, ненормативной то есть, а эту лексику Евгений не одобрял. Но нашлись подходящие активисты, пусть не из руководства садоводства.

Кстати, давно уж они замечали, что крутится по «Квадрату» некая барышня, сидит под чужими окнами, ночами причем! Может, и не она с мусором-то шалит, но пора, пора навести порядок на территории.

Установили дежурство. На прежнем месте, ну, то есть там, где бак стоял раньше и куда сейчас нечестно мусор сбрасывают. Удобное место, посредине садоводства на пустыре, но как выяснилось – неправильное. Первым дежурил Алексей – до десяти вечера. Событий, проникновения не