Книга Канцлер - Валерий Пылаев

и на мгновение показалось, что тяги не хватит, что аэроплан сейчас завалится на хвост – и камнем рухнет вниз.

– Что вы делаете? – прошипел командир. – Машина не может выше!

– Может… Я чувствую.

Выражение лица Хельги из сосредоточенного понемногу становилось расслабленным и чуть ли не мечтательным. Я чувствовал исходившие от нее волны Дара: мягкие и осторожные, мерно катившиеся от сжимающих рычаги и штурвал пальцев сначала за приборную панель – а потом еще дальше, к тягам под полом к рулям и четырем моторам «Ильи Муромца». Хельга не пыталась укротить великана, а понемногу «приручала» – то ли уговорами, то ли лаской.

И машина отзывалась. Хельга не просто вела аэроплан, а словно срасталась с ним и чувствовала огромное тело из дерева, алюминия и стали, как свое собственное. Не прошло и минуты, как мы поднялись еще выше над тучами – и натужный рев моторов постепенно превратился в густое могучее рычание. Четыре машины перестали надрываться и задышали глубоко и мерно – в самый раз для марафонской дистанции, которую нам оставалось пройти. «Илья Муромец» больше не боролся со стихией, а улегся на воздух гигантскими крыльями – и поплыл мягко и обманчиков-неторопливо, хоть мы и не сбрасывали скорость, а наоборот – немного набрали.

– Восходящие потоки, – негромко пояснила Хельга. – Воздух здесь теплее – и лететь не так тяжело.

– Обороты на четверть меньше. Так, может, и до Трнавы топлива хватит.

В голосе командира послышалось уважение – хоть и пополам с завистью. Он и сам отлично управлялся с громадиной аэроплана и наверняка был лучшим в своем деле – раз уж дед доверил ему собственную жизнь. Но даже опытному авиатору оказалось далеко до таланта Одаренной. Хельга будто родилась за штурвалом – и я уже не сомневался, что она сможет доставить нас в Вену и сбросить точнехонько на Хофбург.

Но кое-что другое меня все-таки интересовало.

– Что тебе здесь нужно, фрайин? – Я склонился над креслом Хельги и осторожно опустил ладони ей на плечи. – Зачем этот… маскарад? Опять собираешься геройствовать?

– Как и ты, Горчаков, – весело отозвалась Хельга. – Неужели ты не можешь поверить, что я здесь для того, чтобы ты не разбился в этом громадном корыте?

– Могу. – Я на всякий случай огляделся по сторонам и чуть тише добавил: – Но не буду.

И в кабине, и уж тем более в салоне «Ильи Муромца» было тесно – однако все же не настолько, чтобы нас услышали. Да и шума моторов наверняка хватало заткнуть даже самые любопытные уши.

Впрочем, мы летели драться не на жизнь, а на смерть – так что вряд ли хоть кого-то рядом интересовали чужие беседы.

– Тебя не обманешь. – Хельга слегка повернула голову в мою сторону – так, чтобы не упускать из виду штурвал и приборы. – Я хочу оказаться поближе к Вене, когда вы доберетесь до канцлера. Если хотя бы треть друзей отца выступят на моей стороне – мне хватит суток, чтобы навести порядок.

– Думаешь обойтись без русских панцеров и французских солдат? – усмехнулся я. – Смело.

– И обойдусь, если со мной будешь ты! – Единственный обращенный ко мне глаз Хельги сверкнул голубым льдом. – Одно слово князя Горчакова сейчас стоит немногим меньше целой армии – и даже Георг с Павлом не станут спорить, если ты потребуешь…

– Оружие Рейха? – догадался я. – Хочешь, чтобы я раздобыл для тебя игрушку Каприви?

– Для нас, Горчаков. – Хельга оторвала одну руку от штурвала и коснулась моих пальцев. – Мы вместе обеспечим союз наших стран – и я лишь хочу, чтобы это был союз равных. Через несколько месяцев у Павла будет сильнейшая в Европе армия. Георг получит Бельгию, а Жозеф – Лотарингию и Эльзас… Оставь мне хотя бы оружие – и клянусь, я никогда не поверну его против России!

– Клятвы порой забывают. Если не сами отцы и матери – то их дети. – Я чуть сильнее стиснул пальцы на изящных плечах под кожаной курткой. – Неужели ты думаешь, что я предам своего императора?

– Я думаю, что ты заслуживаешь большего, чем всю жизнь быть мальчиком на побегушках у Павла! – прошипела Хельга. – А я дам тебе то, о чем не может мечтать даже первый из князей – титул короля и венгерскую корону!

Пожалуй, стоило почаще слушать деда: старик в очередной раз предвидел все куда лучше меня самого.

– Даже не знаю, что возмущает меня больше, – задумчиво проговорил я. – То, что ты решила меня можно купить – или что предложила так мало.

– Хочешь еще и корону Богемии и саму меня в придачу? Да пожалуйста! – Хельга явно не собиралась сдаваться. – На Венском престоле рядом со мной ты будешь первым – а в России тебе не позволят стать даже вторым.

– Какая разница, фрайин? – Я пожал плечами. – Я все равно служу и буду служить только своему народу и своей стране.

А не короне, которую – как не раз говорил дед – может примерить любой дурак. И не так уж важно, что эта самая корона мне в конце концов предложит.

Я даже не почувствовал ни злости, ни даже какого-то особенного разочарования. Скорее наоборот – все случилось именно так, как и должно было случиться. Хельга уже успела просчитать все наперед – и не могла не предложить. Как и я – не мог не отказаться. Мы просто родились по разную сторону границы, разделяющую Россию и Священный германский Рейх – вот и все.

Ничего больше.

Хельга смолкла – то ли уже поняла, что от таких разговоров будет куда больше вреда, чем пользы, то ли мы уже уже подлетали к Вене, и ей следовало сосредоточиться на штурвале. Примерно через четверть часа она снова взялась за руль высоты – и «Илья Муромец» тут же клюнул носом и принялся набирать скорость.

– Пролетим прямо над Дунаем с северо-запада – на реке наверняка почти нет укреплений. – Хельга размяла плечи и снова сжала штурвал обеими руками. – А дальше – постараюсь свалиться из туч прямо на Хофбург раньше, чем нас заметят.

– Я в тебя верю, фрайин, – отозвался. – Уже пора готовиться?

– Да… Нет! Подожди!

Хельга на мгновение повернулась ко мне – и тут же снова впилась взглядом то ли в приборную доску, то ли в серую хмарь за стеклом кабины. И только когда десантники и даже командир убрались ближе к хвосту аэроплана – снова заговорила.

– Забудь про все, Горчаков. К черту! – Хельга шумно выдохнула через нос. – К черту корону, к черту все железки Каприви вместе взятые. Плевать я хотела