Книга Господин Чичиков - Ярослав Веров

Борман прилетел в офис, словно уже возгорелось. Главного пожарника города он знал лично. Один раз в трыньку играли и остались весьма довольны времяпрепровождением. Афанасий Афансьевич размахивал руками и угрожал фамилией главного пожарника. Майоры, нимало не смутившись, ответствовали, что именно его распоряжение они и выполняют. Приказ есть приказ.

Подумал Скрябин и понял, что взялись за него люди серьезные. Такие, пока по миру не пустят, не успокоятся. И ведь причиной всех проблем может оказаться какая-нибудь ничтожная несуразица, о которой в жизни не догадаться. Кто-то где-то что-то сказал, намеренно или случайно. Дальше были сделаны выводы. Неправильные выводы, но ему от этого не легче. Информация пошла наверх, обрастая самыми нелепыми подробностями. И там, наверху были сделаны уже и вовсе фантастические выводы. И отданы самые исчерпывающие указания.

Снова подумал Скрябин и решил провентилировать вопрос, как говорится, пробить тему. Да к кому обратиться? Выбор был. Был зять – сидел в облгосадминистрации. Но на мелкой должности. Слушок передать или пустить он мог, но не более того. Друзья по «карточному клубу»? Видим, какие это друзья. К Хозяну соваться вроде бы рано. Сунешься – и будешь до конца жизни выплачивать по восемьдесят процентов. Конечно, если деваться дальше некуда, то и восемьдесят заплатишь, и все девяносто. А можно фирму продать за четверть цены тому же Ибрагимову и «свалить». В конце концов, он решил позвонить Паленицыну. Тот человек компетентный и вполне может разузнать, откуда ветер дует. Тем более, у них образовалось общее дело, в виде устной договоренности о продаже каких-то там мертвых душ какому-то там Чичикову.

Было около девяти часов, в отрытое окно кухни врывался прохладный ветерок августовского утра. Вячеслав Тихонович готовил сложную яичницу по-армянски. Уже румянилась на сковородке ветчинка, там же томились, истекая соком, помидорчики. Паляницын нарезал сладкий болгарский перец. После того как пропарится и перчик, нужно добавить чесночку, специй, а потом, конечно, залить яйца. Затем придет очередь тертого сыра и напоследок зелени: петрушечки, укропчика, кинзы. Паляницын размышлял – стоит ли сегодня добавить базилик? И уже решил было, что не стоит, как раздался звонок.

– Борман беспокоит, – раздалось из трубки сиплое гудение Афанасия Афансьевича.

– Как дела в гестапо? – пошутил Паляницын.

– Хреново. Наезжают на меня. Денег не берут. Понимаешь?

– Понимаю.

Это был уже пятый звонок от владельца мертвых душ. Уж кто-кто, а Паляницын прекрасно понимал, что за «волны в тазике», как он выражался, гуляют. Стратегия горадминистрации была ясна, напоминая решительные прямые стрелы лобовых танковых ударов на оперативной карте амбициозного, но не великого умом генерала.

– Хорошо, хоть ты понимаешь, – вздохнул Борман. – Я в Анталию собрался. А тут душат голыми руками.

– Да, жалко, что с тобой нет мальчика.

– Какого мальчика? – недовольно проворчал Борман.

– Того, которого хемингуэевскому старику не хватало, – блеснул эрудицией Паляницын.

– Шутки шутишь, – утвердительным тоном сказал Борман.

– Ты это, расслабься. Пес с ними.

– А что делать?

– А ничего. Тебя скоро к мэру вызовут. Там все и узнаешь.

– Лаврентий, чем мне это грозит?

– Ничем не грозит. Будут спрашивать про мертвые души.

– Ну? – Борман ждал продолжения.

– Баранки гну. Помни, что ты не один такой. Вас таких много. – Паляницын зажал трубку плечом, взял в освободившуюся руку доску с перцем и принялся сыпать его на сковородку тонким равномерным слоем. – Соглашайся на все, что предложат. А потом дуй себе в Анталию. И эта, держи меня в курсах.

– Само собой. Слушай, если все образуется, я тебе…

– Да ничего мне от тебя не надо. Все, поговорили, а то у меня яичница.

«Яичница у него, урода, – пробормотал Борман. – Как бы из самого яичница не получилась». Теперь, когда Афанасий Афанасьевич понял, что в дальнейшем Паляницын будет для него бесполезен, можно было и огрызнуться, пускай и мысленно. Была у Бормана такая психологическая теория, что на собеседника или партнера следует настроиться и даже в мыслях не допускать того, чего не нужно допускать. А если будешь расточать улыбочки да сыпать ласковыми словами, а про себя матюги гнуть по-черному, то обязательно собеседник почует червоточину, если, конечно, это серьезный человек, а не лох педальный, и сделает неблагоприятные выводы.

На следующий день, как и предсказывал Паляницын, Скрябина вызвали в мэрию. Майоры утром не явились, не опечатали и дамокловым мечом оставались висеть над автосалоном лишь в мыслях Афанасия Афанасьевича.

Поскольку назначено было на три часа дня, он заехал домой, побрился, почистил зубы и облачился в свой лучший костюм, то есть, от Армани, который, по правде сказать, сидел на нем довольно мешковато, выставляя и без того достаточно бесформенное тело в самом невыгодном свете. Но дело ведь не в формах, а во вкусе! Во вкусе городского мэра, полюблявшего, как он говаривал, эту всемирно известную фирму. Тем более, что сын мэра, Игорь Игнатович Веслов, для друзей просто Спелый, держал единственный в городе бутик «от Армани» под названием «Стиль». Аутентичность торгуемых Спелым изделий марке знаменитой фирмы оценить было сложно. Может, и не было никакой аутентичности, но люди активно «скуплялись» – еще одно любимое словечко мэра – и платили немалые деньги за эсклюзив. А куда деваться мелкому чиновнику или средней руки бизнесмену?

Еще Игнат Матвеевич очень любил золотые запонки и золотые же заколки для галстуков. К облегчению для мелких чиновников и средней руки бизнесменов – без крупных бриллиантов. Бриллианты любила его жена. Поэтому Борман воспользовался и запонками, и заколкой. Хотел было после бритья побрызгаться туалетной водой, но вспомнил, что мэр этого не любит, полагая, что от мужика должно пахнуть именно мужиком. А иначе никакой он не мужик и не руководитель.

Испытывая душевный трепет, терзаемый пыткой неизвестностью, входил Афанасий Афанасьевич в кабинет городского мэра. Трепет еще более усилился, когда в углу под окном обнаружился вяло листавший какой-то журнал генерал Трубостроев, суровый, со сведенными над переносицей кустистыми бровями, с миной крайнего недоброжелательства и презрения.

Мэр, напротив, радушно улыбался. И даже привстал в кресле, чтобы приветствовать бизнесмена вялым своим рукопожатием.

– Садись, Афанасий Афансьевич, как дела в гестапо?

Скрябин вымученно улыбнулся:

– Понемножку, Игнат Матвеевич.

– Врешь, – обрадовался мэр. – Вот смотришь в глаза и брешешь. Хите-ер, сукин сын. Слыхал я, а вот что там у тебя с пожарными?

– А-а… – хотел было пожаловаться Борман, но, вспомнив слова Паляницына, решил немного обнаглеть. – Ничего у меня с пожарными.

– Как, и проводка в порядке? – удивился мэр, словно бы это было каким-нибудь небывалым чудом, словно бы в городе Н. проблема проводки приобрела характер эпидемический.