Книга Птичье гнездо - Ширли Джексон

Неужели она так себя вела? Неужели вытворяла такие вещи? Вот с этой головой на плечах, вот этими руками? Она до сих пор чувствовала на пальцах липкую грязь и слышала собственный смех. Оглядев свою одежду, она со странной нежностью вспомнила, как в бешенстве рвала эту блузку и как в неожиданном приступе любви к себе утюжила эту юбку. Вспомнила, как царапала собственное лицо. Она посмотрела на свои руки, на нежные пальцы с овальными ногтями. Подняла правую руку и, плавно поднеся ее к горлу, осторожно сжала пальцы. Доктор сказал что-то резкое, и она засмеялась, тряхнув остриженной головой.

– Я просто дурачусь. Помню, как делала это, но не могу понять, почему.

Не глядя на пациентку, доктор раскуривал трубку.

– Как думаете, они ушли? – Он впервые спросил об этом прямо.

– Да. Ушли. – Она в задумчивости прикрыла глаза. Ей казалось, будто она идет впотьмах, вытянув вперед руки в надежде нащупать какой-нибудь твердый предмет. – Слились воедино. Как растаявшие снеговики.

Раскурив наконец трубку, доктор удовлетворенно кивнул.

– Полагаю, можно сказать, что вы вобрали их в себя.

– Съела, – поправила она и радостно вздохнула.

– Как бы то ни было, еще рано говорить гоп. Вы уверены в себе, постриглись, свободно держитесь, говорите, что счастливы. Но позвольте вам напомнить, вы недавно съели четырех ваших сестер.

– Вам меня не поймать, я – пряничный человечек, – заявила она. – Доктор Ронг.

Доктор нахмурился.

– Как я уже сказал, радоваться рано. Можете, конечно, потешаться над доктором, но, поскольку вы уверяете, что совершенно здоровы, в следующий раз мы можем начать интенсивное лечение и возобновить гипнотические сеансы. Будем скрупулезно, не упуская ни одной мелочи, изучать вашу болезнь, пока не найдем ответ на ваш вопрос «почему?» Мы не остановимся, пока…

– Вы меня наказываете? Только за то, что я смеялась?

– Поосторожнее, моя дорогая юная леди. Малого того, что вы снова меня перебили, так вы еще и дерзите. Я пытаюсь донести до вас, что я крайне обеспокоен вашим состоянием. Мы должны узнать все о вашем прошлом, чтобы заглянуть в…

– Мое будущее? Но что, если…

– Вот, пожалуйста. Опять перебили. Три раза за десять минут. Мне кажется, вам пора домой, к тете. Надеюсь, когда мы вновь увидимся вечером, хорошие манеры к вам вернутся.

– Вечером я могу совсем отбиться от рук. – Не в силах сдерживаться, она хихикнула. – Я от бабушки сбежала, я от дедушки сбежала.

– Прошу прощения?

– Я – пряничный человечек.

Доктор покачал головой и встал, указывая на дверь.

– Приятно, не скрою, видеть вас в столь приподнятом настроении. Однако мне не нравится, что его источник – насмешки надо мной. До вечера.

– Когда мы будем втроем с тетей Морген, я смогу перебивать вас, когда захочу.

– Как бы не так. Когда мы втроем, перебивает тетя Морген. Восхитительная женщина, только чересчур словоохотливая.

Она вышла от доктора Райта, смеясь, с ясной головой и отчетливым ощущением, что сегодняшний день отличается от предыдущих. Медленно, никуда не спеша, прошлась до автобусной остановки на углу. Она одна, у нее нет имени, она отрезала волосы, она пряничный человечек… Ей хотелось продлить эти мгновения полной свободы и в то же время больше не было страшно, что они никогда не повторятся. Сегодня четверг, они работают до семи, подумала она и перешла на другую сторону улицы. Здесь останавливался автобус, который шел до музея.

Конечно, она помнила, что когда-то ходила в музей каждый день, и даже помнила целые абзацы и страницы написанных ею писем и описей. Она прекрасно представляла себе, как выглядит ее бывшее рабочее место, и знала, что однажды, когда она уже не работала здесь, приходила в музей как посетитель, только не пошла дальше первого этажа и бесцельно бродила из зала в зал. Знай она тогда, зачем пришла, оно бы осталось в памяти, но тот серый день запомнился ей только чувством безграничного одиночества, хотя в музее она была не одна. Присев на банкетку, она наблюдала за другими посетителями, уверенно перемещавшимися от экспоната к экспонату. Интересно, зачем она в тот раз ходила в музей? Придвинувшись к окну, чтобы посмотреть, где едет автобус, она вспомнила другие поездки и свой побег в Нью-Йорк. Она одновременно спала и бодрствовала. Говорила с женщиной в зеленом шелковом платье. Прижимала к себе чемодан.

Автобус остановился прямо у музея, и, спустившись с высокой подножки, она увидела перед собой знакомое строгое здание из белого камня. Выглядит хорошо, отметила она, совсем не изменилось после ее ухода. До чего же приятно было прийти в музей за воспоминаниями из собственного прошлого и вместе с ними найти здесь прошлое всего человечества. А вдруг девушка, работавшая в канцелярии и называвшая себя Элизабет Ричмонд, на самом деле была из каменного века, нет – из ледникового периода?

Прямо у входа посетителей встречала белокаменная статуя генерала Заккиуса Оуэна, в честь которого – весьма сомнительную, надо сказать, честь – построили музей. Генерал Оуэн по-прежнему сидел, положив ногу на ногу (то ли он так и не удосужился поменять ноги, то ли поменял их несколько раз и в итоге принял ту же позу, в какой она видела его в свой прошлый визит), подперев рукой подбородок и поставив локти на каменный стол, неподвижно глядя в каменную книгу с выражением скуки и отчаяния на лице (мог бы перевернуть хотя бы пару страниц за это время). Какой же генерал, подумала она, сидит над книгой в разгар боя? Видимо, он олицетворял победу разума над грубой силой, и потому громоздкий меч, торжественно украшенный лентами, просто лежал у ног статуи.

– Добрый день, генерал, – поздоровалась она. – Если бы вы стояли дома у тети Морген, доктор Райт убрал бы вас на чердак.

Рядом никого не было – иначе, разумеется, она не стала бы говорить вслух, – однако генерал так и не осмелился перевернуть страницу. Упорно не желая поднимать глаза от книги, он разве что мельком взглянул на стоявшую перед ним девушку.

– Мы, возможно, больше не увидимся, генерал, так что прощайте, – сказала она.

Генерал не ответил, и она направилась ко входу в музей. Она вдруг поняла, что пришла ради одной картины на втором этаже. Картина эта никогда прежде ее не интересовала и непонятно зачем понадобилась ей теперь. Однако, следуя внезапному желанию, она вспомнила, где висит картина и как к ней пройти. Поднялась по главной лестнице, ведя рукой по широким каменным перилам и с грустью думая о том, что она много раз проходила мимо этой картины, но никогда не останавливалась. А теперь она сделала свой первый самостоятельный выбор.

Первое, о чем она подумала, стоя перед картиной: вот бы у нее была такая. Затем, присмотревшись, она спросила себя, откуда взялось это желание, и решила, что впредь будет внимательно изучать каждую свою мысль, проверять ее на подлинность, искать недостатки, признаки слабости или излишней чувствительности, намеки на возврат к прежней жизни. Картина была яркой и очень красивой. На черном шелковом фоне мерцали маленькие драгоценные камешки – зеленые, синие, красные, желтые. Обрамленный узором из цветов с восемью лепестками, выставив ладонью вперед миниатюрную руку, на мозаичном полу стоял задумчиво-счастливый индийский принц. Уголки глаз принца и пояс на его одеянии были слегка тронуты позолотой, у ног стояла корзина с апельсинами, а за спиной простирался зеленый луг, на краю которого росли ровные как на подбор деревца и возвышались аккуратные горы. Она смотрела на картину, завороженная сиянием драгоценных камешков на черном шелке, а когда, не выдержав ослепительного блеска, отвела глаза, увидела разноцветные блики на полу и потолке.