Книга Боги войны - Виктор Мишин

Высокий крепкий мужчина тесал бревно. У него хорошо получалось, бревна выходили ладные. Пот стекал по лицу, но мужчине нравилось его занятие. Все ж для себя строит. А строит он – дом. Дом такой, о каком мечтал всю жизнь, даже больше. Работа спорилась, но было заметно, что некоторые движения для мужчины трудноваты. В движениях иногда проскакивало что-то неловкое, словно ему что-то мешает.

Участок земли, на котором хозяйничал мужчина, был большой, весь утыкан соснами, большими и красивыми, и выходил прямо на берег водохранилища. Красота… Не описать. Возле одной такой сосны, что росла на краю участка, стоял еще один мужчина, невысокого роста, коренастый. Стоял уже больше часа и наблюдал за работой хозяина участка.

– Может, передохнешь уже? – не выдержав, все же вышел из-под сосны второй мужчина и, хромая, направился к строителю.

– Мог бы и раньше подойти, чего стоял-то? – строитель разогнул уставшую спину и вытер лоб рукой.

– Заметил, значит? – усмехнулся пришедший.

– Давно уже. Чего нужно? – строитель в упор посмотрел на подходящего и вздохнул.

– Я думал, ты обрадуешься, – чуть разочарованно произнес пришедший.

– Да я рад, – смущенно ответил строитель и отвел взгляд. Смущался он своего вида, ибо на пришедшего смотрел только один глаз. Черная повязка на втором скрывала пустую глазницу.

– Вот, значит, как? – сочувственно покачал головой второй.

– Да вот так, – кивнул хозяин участка.

– Здоров, командир. Примешь на постой, или как? – раскрыл свои объятия второй.

– Спрашиваешь! – улыбнулся наконец строитель.

Они встретились спустя четыре года. Четыре долгих года они не знали ничего друг о друге. Потерялись два этих мужчины именно на войне. Таких случаев на ней было хоть отбавляй. Служили два товарища вместе, а затем раз, и обоих едва не забирает смерть. Два из этих четырех лет шла война, но вот уже прошло еще два как не летают пули, не грохочут орудия и не падают бомбы. Советский Союз выстоял, выстоял и победил страшного врага, как и всегда было на этой земле. А встретились сейчас два друга, два фронтовых друга.

– Вот, Вадик, один я остался…

– Так и я, – развел руками Вадим.

Высоким мужчиной с одним глазом и повязкой на втором был я, а Вадим – это мой бывший подчиненный, разведчик, сержант Никоненко.

Мы обнялись. Крепко, как умеют только истинные друзья, прошедшие вместе через горнило войны. Укрывавшиеся одной шинелью и делившие один сухарь на двоих. Они столько повидали вместе, смерть друзей-однополчан, холод, голод, арест. Получали ранения, награды и звания. Но в один миг судьба их разделила и только теперь сжалилась, видимо, и вновь свела.

– Все погибли у меня, в оккупации, – Вадим, видя мою задумчивость, начал первым.

Мы присели на бревно и оба, вытянув ноги, вздохнули. Да, даже раны у обоих мужчин были схожи.

– А у меня сами умерли, – в свою очередь кивнул я.

– Я вообще никого не нашел, даже следов. Деревню сожгли, не у кого даже спросить, пустырь на том месте, почти и следов нет, а твои как?

– Семен, старший у нас, погиб в начале войны. Вася был ранен, долго болел и умер. Третий брат, помнишь, я рассказывал, его не взяли в армию, ушел самовольно, партизанил и погиб в Белоруссии в сорок четвертом. Сестры сбежали из дому на фронт и сгинули. Мать не пережила этого, слишком уж она нас любила. Когда я вернулся наконец из госпиталя, меня ждал только батя, но и тот, едва дождавшись, через два месяца помер. Вот так – была семья, большая семья, и нет никого. Я даже взвыл сначала, жить не хотелось, всякое в голову приходило, но отошел понемногу. Ты-то как? Как ты здесь оказался?

– Так тебя искал, насилу нашел. Знал бы, сколько я времени потратил, сколько ножками протопал, удивился бы. Не прогонишь?

– Дурак, что ли? – я улыбнулся. – Ты навестить или как?

– Да вот понравилось мне тут, все утро гулял по окрестностям, тебя искал. Село-то твое узнал в военкомате, а где точно никто же не знает, как, поможешь осесть? А то я как неприкаянный.

– Да не вопрос. Соседний участок пустой, построим мне дом, затем тебе. Все же я уже свой начал, не бросать же? Перезимуем в моем, я ж все равно один. Поможешь по хозяйству, у меня две коровы и куры.

– Да я только за, сам же деревенский, эка невидаль – две коровы. А чем вообще жить, только хозяйством? Или ты, а уж я помню, какой ты выдумщик был, еще чего придумал?

Разговоры двух друзей перескакивали с темы на тему, им слишком многое нужно было обсудить и вспомнить. Вадик поведал, что сам демобилизовался в сорок четвертом. Больше года проведя в госпиталях. Вырезали полживота, и одна нога короче другой. Я о себе говорил.

Шел тысяча девятьсот сорок седьмой год. Два года как нет войны, но она в наших головах и сердцах. Сколько погибло людей… Сколько друзей и близких потерял каждый житель нашей многострадальной страны – не перечесть. Как рассказал другу ранее, живу я в деревне, перебрался сюда, после того как узнал точно, что больше никого из родни у меня нет. Где-то, возможно, какие-то родственники по родительской линии наверняка есть, да только кому я нужен? Вот и забрался сюда. Не откровенная глушь, до ближайшего города километров сорок, это по дорогам, по воде быстрее. Занялся я выловом рыбы. Тут в соседнем селе был до войны рыбзавод, вот на его останках я и начал. Получил все разрешения, набрал немного людей и стал, блин, директором. Поставляем речную рыбу в ближайшие города и села, а что, рыбы в водохранилище хоть одним местом ешь. Лет сто, наверное, можно ловить, вот и ловим. Другу, старшему сержанту Никоненко, понравилась моя идея, и он с удовольствием согласился остаться здесь. Он позже поведал, что с такими мыслями и ехал ко мне, именно осесть. Больше ему податься было некуда, а мне что, я только рад буду. Что-то война во мне надломила, нет больше интереса куда-то рваться, хочется просто жить в свое удовольствие, а где это делать, как не в это время? Кто бы и что бы о временах Сталина ни говорил, но если ты живешь честно, никому не пакостишь, то и тебе никто не сломает жизнь. Да, конечно, в тридцатых были перегибы, многое накуролесили товарищи большевики, да только самые отмороженные уже тю-тю, нет их. А расстрелы, репрессии… Конечно, были, все ли осуждены по закону – тайна, но и доносы-то кто-то писал? Много было зависти и лжи, война многое расставила по местам, перековала людей. Да и политика страны серьезно так поменялась. Пока даже слухов о том, что за океаном готовятся к новой войне, нет. Вон на пятидесятый год объявлены Олимпийские игры, да не где-нибудь, а в Москве. На будущий год предстоит серьезное сокращение армии, уже сейчас в ней остаются в основном молодые и здоровые. Ведь как ни крути, а воевавшие люди нуждаются в лечении или хотя бы в хорошем отдыхе. Слишком много человек повидал такого, что нормальной психике вредно. И слишком долго еще будет сказываться на людях страны эта чертова война.

* * *

Все эти годы я неустанно писал в Москву все, вообще все, что помнил. По всем производствам, в чем хоть немного понимал. Думаете, все зря? Как бы не так. Гитлеровцев разбили в феврале сорок пятого, капитуляция была подписана первого марта. Что это, как не вклад с моей стороны? Сам не видел, все же не на фронте уже был, но слухи о новых образцах техники дошли и до меня. Да и на гражданском поприще были изменения. В Москве очень хотели меня найти. В первый раз я узнал, что мои идеи точно дошли, прочитав случайно заметку в «Правде». В ней так интересно завуалированно сообщалось, что благодаря одному советскому человеку по фамилии Бесфамильный, в звании аж полковника, наши советские конструкторы создали новое орудие. Затем был танк, самоходка и прочее. Главное в другом. В конце каждой заметки указывалось, что в назначенный день данный полковник приглашается в Кремль для вручения ему очередной награды. Там даже писали, какой именно. Вот, на фронте получил только старшего лейтенанта, пару медалей и пару орденов, последний, кстати, орден Боевого Красного Знамени, а тут… Полковник, звание Героя Советского Союза и прочие плюшки. Но нет, не смогли меня заманить, как ни пытались.