Книга Девушка в красном платке - Фиона Валпи

– Бонжур, Аби. Я Мирей Тибо. – Она пожимает мою руку, и я замечаю, что ее пальцы покрыты узлами и шишками от артрита. – А это один из моих внуков, Люк. Он только что сдал на водительские права, так что его отец разрешил ему взять свою старую машину. Нас двоих в кои-то веки отпустили одних, неплохое приключеньице, а, Люк?

– Да, бабушка, – с ухмылкой соглашается он, потом поворачивается к нам, пожимает нам руки и продолжает: – И цена, которую мне приходится платить за эту привилегию, это еще и ехать за покупками. Вернусь я где-то через час.

– Не забывай ехать осторожно, как тебе сказали! – кричит Мирей ему вслед, тон у нее ласково-поддразнивающий. Несмотря на солидный возраст, у нее все то же живое выражение лица и чувство юмора, о которых я наслышана от Сары.

Бланш возвращается с подносом в руках, ставит его на столик. Красивые фарфоровые чашки и блюдца, украшенные бабочками, стоят рядом с тарелкой маленького масляного печенья.

А потом появляется она – Элиан. Я узнала бы ее где угодно. Она выше и держится прямее, чем старшая сестра. Ее седые волосы собраны в низкий пучок на затылке, а лицо – идеальный овал, его форма все еще видна под обмякшей от возраста кожей. Но больше всего меня поражают ее глаза. Она устремляет их на меня, и в них ясно-спокойное серое небо перед летним рассветом.

Я ожидаю церемонного рукопожатия, поэтому застигнута врасплох, когда она подходит и заключает меня в теплые объятия, а потом целует в обе щеки.

– Значит, ты Аби, – говорит Элиан. Она немного отодвигает меня, чтобы получше рассмотреть, а потом кивает, словно тоже меня узнает. А затем говорит: – Я рада наконец-то с тобой познакомиться. – Как будто она ждала меня. Как будто знала, что однажды мы встретимся.

– А я рада видеть, что вы все еще держите пчел, – говорю я и краснею, осознав, что это едва ли подходит для начала разговора с двумя пожилыми дамами, которых я раньше никогда не встречала.

Элиан улыбается. А потом, как будто она тоже продолжает уже когда-то начатый нами разговор, замечает:

– И знаешь, Аби, это потомки пчел, которые были у меня в Шато Бельвю.

– Но как? Я думала, их уничтожили немцы?

Пока она вспоминает, ее глаза слегка омрачаются, как будто реку затягивает туманом.

– Ты права, ульи сожгли. Но когда мы с Матье пошли в сад, начать приводить в порядок то, что осталось после солдат, мы кое-что заметили. Там в тишине, среди ромашки и мяты зажужжала пчела. А потом еще одна, и еще одна. А потом мы увидели, как они возвращались к дырке в стене. Видишь ли, некоторые из пчел спаслись от огня. Спаслись в достаточном количестве, чтобы образовать новую семью. А на следующий год, когда они стали роиться, мне удалось заполнить новый улей. Так они и сохранились, вот уже много лет. – Она поднимает взгляд на ульи под кружевными листьями деревьев. – Акация, – кивает она. – Шампанское среди медов.

Мы сидим и разговариваем почти два часа. И пока мы говорим, мне кажется, что сестры Мартен становятся моложе, вновь превращаясь в тех девушек, которыми были тогда.

Элиан показывает мне фотографию улыбающейся семьи – между мужчиной и тремя хорошенькими темноволосыми девочками стоит женщина.

– Угадаешь, кто это? – спрашивает она, указывая пальцем.

Мне хватает одного мгновения.

– Это Франсин? – говорю я с изумлением.

Она кивает.

– Я всегда знала, что однажды снова увижу ее. Она живет в Монреале. Ее дочерей зовут Элиан, Лизетт и Мирей.

К тому времени, когда Люк возвращается на синем пикапе забрать Мирей домой, я замечаю, что обе сестры начинают уставать. Когда мы собираемся уходить, Элиан провожает нас до машины, припаркованной перед коттеджем, держа под руки меня и Сару. Я поворачиваюсь к ней.

– Спасибо за приглашение, Элиан. И спасибо за гораздо большее тоже. Понимаете, ваша история помогла мне осознать собственную силу – силу человеческой стойкости перед лицом страха и насилия.

Она кивает, изучая меня своим спокойным взглядом, и мне чудится, что она читает мою собственную историю, изучает шрамы на моих руках, замечает то, что скрывается под поверхностью.

– Ты сильнее, чем думаешь, Аби. – Ее слова – эхо того, что она уже говорила мне в моих снах. – Знаешь, – продолжает она, – Франция решила попытаться забыть то, что происходило в войну. Это было слишком тяжело, слишком опустошительно. Нам пришлось сделать выбор: похоронить все вместе с нашими мертвецами и двигаться дальше. Но как бы там ни было, правда о случившемся все еще с нами.

А потом она опускает руку в карман юбки и достает сложенный квадрат алого шелка.

– Ваш платок! – восклицаю я. – Он все еще у вас!

– Да, – улыбается она. – Немного выцвел и истрепался от времени, как и все мы, но я всегда его берегла. Мне казалось, тебе захочется на него взглянуть. Я всегда чувствовала себя храброй, когда носила его. И, конечно, он помогал мне передавать то, что тогда невозможно было сказать.

Я теряю дар речи, когда она вкладывает мягкий шелк мне в руки. Расправляю его и вижу, что узор на нем по-прежнему яркий и прекрасный. Хотя ткань теперь очень тонкая, этот хрупкий лоскуток все еще сдерживает свое обещание о силе и стойкости. Это осязаемое напоминание о клятве Элиан оставаться верной себе. И я знаю, что мне это только кажется, но чуть-чуть этой силы как будто вливается в мои ладони из потертого шелка и поднимается вверх по моим израненным рукам, делая храброй и меня.

Элиан, 1944

Последние месяцы войны во всей Франции были жестокими и хаотичными. Пока разворачивалась финальная стадия борьбы, приходили новости о спорадически вспыхивающих битвах. А в пустоте, оставшейся после ухода немцев, люди брали закон в свои руки, пытаясь восстановить какое-то подобие порядка в травмированной, расколотой стране, пока она приходила в себя от последствий многолетней оккупации.

Жизнь в Кульяке после ухода немцев не сразу вернулась в привычное русло, но Элиан знала: чтобы двигаться вперед, лучше всего будет попытаться насколько возможно жить, опираясь на свои постоянные привычки. Поэтому она погрузила оставшиеся банки с медом и воском в грузовик и повезла их на площадь, чтобы поставить свой прилавок.

Площадь уже много месяцев не была такой оживленной, хотя теперь люди уже осмеливались выходить на рынок. Сначала они немного робели, подобно оленю, выходящему на открытое место из-под защиты леса, были напряженными и настороженными. Но потом начали расслабляться, почувствовав, что наконец-то можно перекидываться фразами и здороваться с друзьями и соседями, не ощущая на себе неусыпного надзора немецких солдат. Покупать было особо нечего – всего несколько продавцов, да и у тех товаров даже меньше обычного. Но приятно было иметь возможность свободно бродить по площади, сидеть в кафе и обсуждать знаменательные события прошедшей недели, разговаривать и снова смеяться, надеясь, веря, что они наконец свободны. Элиан помахала Матье и Иву, усевшимся на стулья на мостовой у кафе, где они приветствовали постоянно подходивших друзей.