Книга Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ганди, вам необходимо остаться в Индии, а здесь чрезмерная скромность не годится. Вам нужно познакомиться с бо́льшим числом влиятельных людей. Я также хотел бы, чтобы вы поработали на Конгресс.
Сначала я опишу один инцидент, произошедший в Индийском клубе, а потом продолжу рассказ о моей жизни в гостях у Гокхале.
Как раз в это время в клубе устраивал дарбар лорд Керзон. Некоторые раджи и магараджи из приглашенных являлись членами клуба. В клубе я постоянно видел их одетыми в великолепные бенгальские дхоти, рубашки и шарфы. Но по случаю дарбара они надели брюки, больше подходившие лакеям, и обулись в начищенные до блеска ботинки. Мне это не понравилось, и я попросил одного из них объяснить мне причину такой перемены.
— Лишь мы одни знаем, насколько плачевно наше положение и с какими оскорблениями приходиться мириться, чтобы продолжать обладать своими богатствами и титулами, — ответил он.
— Но зачем эти тюрбаны лакеев и сверкающие ботинки? — допытывался я.
— А вы видите какую-то разницу между лакеями и нами? — спросил он и добавил: — У нас есть свои лакеи, но мы — лакеи лорда Керзона. Если бы я не явился на этот прием, мне потом пришлось бы столкнуться с последствиями. Если бы позволил себе прийти сюда в своей обычной одежде, это посчитали бы оскорблением. Вы думаете, что я воспользуюсь возможностью поговорить с лордом Керзоном? Ничуть не бывало!
Меня искренне тронула подобная откровенность.
Это живо напомнило мне о другом таком приеме.
Когда лорд Хардинг торжественно закладывал первый камень в фундамент будущего здания Индуистского университета, тоже был устроен дарбар. Разумеется, на нем присутствовали раджи и магараджи. Пандит Малавияджи особо пригласил меня туда, и я послушно явился.
Я очень огорчился, увидев магараджей, облаченных в женские наряды, — на них были шелковые пижамы и удлиненные куртки ачканы; у них были жемчужные ожерелья на шеях, браслеты на запястьях, украшенные жемчужинами и бриллиантами кисточки на тюрбанах, а на поясах — сабли с золотыми эфесами.
Все это было приметами не власти, а рабства, как мне показалось. Сначала я подумал, что они надели эти знаки бессилия по доброй воле, но затем мне рассказали, что раджей обязали надевать на подобные мероприятия все свои украшения. Мне стало понятно, что очень многим из них неприятно демонстрировать драгоценности и что они ни за что не сделали бы этого, если бы не дарбар.
Не знаю, насколько правильно то, что я сообщаю, но дело не в том, наряжаются ли они подобным образом по другим случаям или нет. Мне показалось очень печальным, что им приходится надевать на прием вице-короля драгоценности, в которых обычно щеголяют только женщины.
Увы, человеку приходится дорого заплатить за грехи и дурные поступки, совершенные ради богатства, власти и престижа!
С самого первого дня моего пребывания у Гокхале я чувствовал себя совсем как дома. Он обращался со мной так, словно я был его младшим братом, выслушивал мои пожелания, следил, чтобы у меня не было недостатка в самом необходимом. К счастью, мне требовалось не так уж и много, а поскольку я старался быть самостоятельным, то не нуждался в помощи прислуги. Его до глубины души поразили моя привычка самому ухаживать за собой, моя любовь к чистоте, умеренность и постоянство. Он часто хвалил меня за это.
Казалось, я знаю о нем абсолютно все. Он знакомил меня с важными людьми, приходившими к нему. Особенно отчетливо я помню доктора (а ныне — сэра) П. К. Рая. Он жил по соседству, а потому часто заглядывал к Гокхале.
Вот как Гокхале представил мне доктора Рая:
— Знакомьтесь, это доктор Рай — человек, который имеет восемьсот рупий в месяц, но тратит на себя лишь сорок, а остальные деньги жертвует на общественные нужды. Он не женат и не хочет жениться.
Доктор Рай совсем не изменился с тех пор. Его одежда осталась такой же простой с той лишь разницей, что теперь он носит одежду из кхади, а прежде предпочитал костюмы из индийской фабричной ткани. Казалось, я мог вечно слушать их беседы с Гокхале, так как они всегда касались общественных интересов и были очень назидательны. Временами Гокхале и доктор Рай отзывались чересчур резко об известных общественных лидерах, и тогда те, кого я считал важными, начинали казаться мне почти ничтожными.
Наблюдать за работой Гокхале было не только интересно, но и полезно. Он не терял ни минуты впустую, и все его личные и дружеские отношения помогали ему действовать на благо общества. Все его разговоры были об этом благе, и он никогда не был неискренним в них. Бедность Индии и ее зависимость очень беспокоили его. Многочисленные посетители старались заинтересовать его своими делами, но он давал им всем один и тот же ответ:
— Займитесь этим сами. А мне позвольте делать свою работу. Я хочу свободы для своей страны. Когда она будет завоевана, мы сможем подумать и о чем-то другом. А сегодня одной этой цели достаточно. Она забирает все мое время и энергию.
Он почитал Ранаде, и это было очень заметно. Мнение Ранаде было решающим во всем, а потому он нередко цитировал его. Гокхале регулярно отмечал очередную годовщину смерти (или день рождения — теперь уже не помню) Ранаде. Тогда, помимо меня, у него гостили друзья — профессор Катхавате и один помощник судьи. Гокхале пригласил нас поучаствовать в праздновании и в своей речи поделился воспоминаниями о Ранаде. Причем он сравнил Ранаде, Теланга и Мандлика. Он восхвалял великолепный стиль Теланга и назвал Мандлика великим реформатором. Вспоминая заботу, которой Мандлик окружал своих клиентов, Гокхале рассказал занятную историю о том, как тот однажды опоздал на обычный поезд и заказал место в специальном, чтобы вовремя приехать на очень важное для его клиента заседание суда. Но Ранаде, подчеркнул он, был разносторонним гением. Он был не только талантливым судьей, но и великим историком, экономистом и реформатором. Будучи судьей, он бесстрашно участвовал в работе Конгресса, и все настолько доверяли его здравомыслию, что соглашались с его решениями, ни минуты не сомневаясь в них. И Гокхале чувствовал безграничную радость, говоря об этих редких качествах ума и души своего наставника.
В те дни Гокхале пользовался экипажем. Я не знал всех обстоятельств и потому однажды не удержался от упрека:
— Разве вы не можете ездить на трамвае? Или это оскорбляет ваше достоинство лидера?
Слегка обиженный, он сказал:
— Значит, и вы меня не поняли! Прежде всего, я не трачу жалованья на свои капризы. Мне остается только завидовать, что вы можете свободно проехаться в трамвае, но последовать вашему примеру, увы, не могу. Если бы вы пользовались такой же популярностью, как я, вы бы не смогли ездить на трамвае. Вам не следует думать, что все поступки лидера подчинены его личному удобству. Мне очень нравятся ваши простые привычки. Я тоже стараюсь жить просто, насколько могу, но некоторые расходы почти неизбежны для человека вроде меня.
