Книга Горе мертвого короля - Жан-Клод Мурлева

Маленькое заброшенное кладбище все состояло из подъемов и спусков. Туман разошелся, и холодный лунный свет ярко озарял надгробия, полузанесенные снегом. Они исходили все проходы между могилами, изучая надписи на надгробных камнях. Ни на одном им не встретилось имя, которое они искали: Полина. Но Лия в конце концов обнаружила кое-что другое.

— Aleks, — позвала она, — kienni! Поди сюда!

Хотя время и превратности погоды сделали надпись неудобочитаемой, глаза не обманывали девушку.

— Lipine, — объявила она. — Io sestyé… Я уверена!

Факси отвез своего мертвого хозяина на кладбище, как вез бы любой другой груз — покладисто и равнодушно. «Факси на кладбище… — подумалось Алексу. — „Скачи за луной… на смерти верхом…“» Как странно все перекликалось!

Они положили покойника между могилами. Потом обмотали надгробие веревкой, веревку привязали к сбруе коня и заставили его тянуть. Могучий тяжеловоз сдвинул камень на метр в сторону. Земля под ним была промерзшая и твердая как камень. Ее пришлось долго долбить киркой и лопатой. Время от времени Лия переставала копать и рассматривала пузыри на ладонях. Родион Липин под простыней лежал и ждал. В кои-то веки спокойно.

Спустя час тяжелой работы лопата Алекса ударилась о дерево. Был ли это гроб Полины? Или там лежал отец Родиона? Или его мать? Неважно, все-таки он будет тут с кем-то из своих, а яму они уже вырыли достаточно глубокую. Они опустили в нее тело. Когда Алекс взялся за лопату, чтобы засыпать могилу, Лия остановила его.

— Sostde… Подожди!

Она произнесла несколько фраз — краткое надгробное слово, дань человеку, теперь покоящемуся под простыней. Слов Алекс не понял, но смысл угадал.

— Спасибо тебе, Родион, — добавил он от себя, — спасибо за то, что спас нам жизнь…

Потом оба снова взялись за работу. Мало-помалу земля укрывала останки Родиона Липина и скоро укрыла совсем. Засыпав могилу, они водрузили камень на прежнее место. Луна светила на надгробие — она была совсем круглая.

Они вернулись в хлев, немного поспали, а когда проснулись, тут же принялись за сборы. Ни тот, ни другая и помыслить не могли остаться в этом месте, меченном смертью. Они решили завтра же покинуть деревню.

9

Зубы стучат

Зима все длилась, и война приобрела катастрофический характер. Каждый день всем казалось, что мороз уже достиг апогея, и каждый следующий день он еще крепчал и сковывал все: воду, грязь и человеческую храбрость. Ветер так и леденил, солнце показывалось редко и не грело.

Армия Герольфа у стен столицы уже не надеялась, что это когда-нибудь кончится. Не реже чем раз в неделю объявляли о скорой капитуляции противника, но ее так все и не было. Всякий раз говорили: уж теперь-то им конец. Они уже пожгли всю мебель, разбирают на дрова стены. Они варят подметки от сапог, скоро начнут поедать друг друга. Еще дня три продержаться…

На самом же деле осажденные обладали, казалось, какой-то сверхъестественной выносливостью. Это внушало страх. Артиллерийский огонь обращал город в пылающий ад, ни одного дома не уцелело, но жители зарывались в погреба и как-то выживали.

У них даже хватало сил все еще предпринимать свои смертоносные вылазки. Они налетали галопом среди ночи и врезались прямо в середину лагеря. Истощенные, почти бестелесные призраки в лохмотьях на еще более исхудалых конях. Они налетали с дикими воплями и палили наудачу, прошивая полотно палаток. Пока солдаты опоминались спросонок и хватались за оружие, они, прежде чем погибнуть, успевали убить человек десять-двадцать и столько же ранить. Среди этих самоубийц попадались мальчики не старше двенадцати лет.

В ночи бродили кругом неслышные тени. Они закалывали часовых и прокрадывались в палатки. О них рассказывали жуткие вещи: говорили, что это старухи, что они способны убить человека так, что сосед в метре от него не проснется. Такая старуха становится на камни, склоняется над спящим и вонзает тонкий острый нож прямо в сердце. И последнее, что видит умирающий, — это склоненное над ним лицо старой женщины, которая шепчет ему на ухо чье-то имя — и убивает. Потом переходит к следующему. Старухи шепчут каждый раз другое имя. Это имена их погибших близких. И страшные поминки не прекращаются, пока не будут названы все имена.

Ко всему добавился тиф; разносимый вшами, он так и косил армию. Сильный жар, потом сыпь по всему телу, бред и, наконец, кома. Исход всегда был один.

Обозы с припасами, доставленными с Большой Земли, все чаще перехватывались. Нападающие забирали все и убивали всех.

Мороз, голод, болезни, изнеможение неуклонно вели к тому, на что с самого начала войны возлагал надежды неприятель: Герольф без единого настоящего сражения потерял более трети своих людей.

Хуже того: поговаривали, что где-то на севере и на востоке страны неприятель собирает армию. Теперь, когда силы осаждающих на исходе, те собираются обрушиться на них всей мощью и освободить столицу. Осаждающие, они станут осажденными, окажутся меж двух огней… И будет это, возможно, скорее, чем они ожидают.

Вот так обстояло дело с завоеванием, когда Фенрир вместе с отцом прибыл в расположение войск в конце этой страшной зимы. Он удостоился привилегии квартировать с офицерами в уцелевшем здании в стороне от лагеря. Оно было вроде замка, кирпичное, с полами из керамической плитки, неуютное и несуразное, но в нем было теплее, чем в палатках, и от неприятельских атак оно все-таки защищало. С террасы открывался вид на раскинувшиеся ниже, сколько хватает глаз, тысячи палаток, в которых маялись солдаты.

— Твое место не там, — твердил ему Герольф, — ты ничему не научишься среди этого быдла. Но не рассчитывай, что я буду ограждать тебя от всех испытаний.

В этом ему пришлось убедиться не далее как через три дня после прибытия.

— Идем со мной, — сказал ему Берг.

День едва начал заниматься.

— Куда?

— Прогуляться. И поприсутствовать на одной церемонии.

— На какого рода церемонии?

— Такого рода, что бывает на рассвете.

У Фенрира похолодело под ложечкой. Он понял, куда приглашает его офицер. Верхом, след в след, они двинулись вниз, к лагерю. Небо было низкое и серое.

— Это и вправду дезертир? — спросил Фенрир.

Он тут же пожалел, что спросил, и почувствовал чуть ли не облегчение, не получив ответа.

Они ехали шагом между палатками. Солдаты в них по большей части еще спали. Другие, кутаясь в одеяла и надвинув поглубже свои меховые шапки, грелись у костров. У некоторых в руках были стопки, из которых они потягивали маленькими глотками. Фенрир отметил их слезящиеся глаза, впалые щеки. Он почувствовал себя как-то неловко в своем слишком новом мундире.