Книга Наследница тамплиеров - Далия Трускиновская

— Сейчас решим проблему, — пообещал Кречет.

У него хватило ума решать эту проблему не в придорожной шашлычной, а на въезде в Протасов, в «Пятачке», там Мурч по его указанию набрал кефиров и творожков. А потом воскресшего референта повезли в старый свинарник.

— Вот что, — сказал ему Кречет, — сейчас ты расскажешь все, что знаешь об этих людях. И как ты к ним попал, конечно.

— Это просто вымогатели, — ответил Митенька. — Думали, раз я в банке работаю, то уже и миллионер. А я на побегушках у Успенского. Я им прямо сказал — не поверили.

— Видишь ли, и я тебе не верю, — даже с некоторым состраданием произнес Кречет. — Вот такое недоразумение. Говори-ка лучше как есть. И мы тогда решим, что делать дальше.

— А что? — забеспокоился референт. — Что-то нужно решать?

— Вот чудик! — развеселился Мурч. — Ты хоть понимаешь, что вся эта история — сплошная уголовщина? Тебя похитили, связали, заперли, тебя пришлось в окно вытаскивать!

— Вообще-то следовало сразу везти тебя в полицию, — добавил Кречет. — Но не думаю, что там поверят в байку про вымогателей. Не хочешь рассказывать нам — расскажешь Аствацаряну.

— Нет! — воскликнул Митенька. — Не надо в полицию!

— Так я и думал, — усмехнулся Кречет.

Перед ним был мудреный пазл, и Кречет мог его собрать в картинку, упрямства и сообразительности бы хватило, но Лео…

Если бы она убралась к себе в Германию, ему было бы гораздо легче. Лео жила в Протасове по поддельным документам, найти ее было бы сложно, разве что через Интерпол. Кречет не хотел втягивать Лео в это запутанное дело, наоборот, хотел вывести ее из-под всех возможных ударов. Но для этого он сам должен был узнать правду.

Референт всячески изъявлял благодарность, но правду говорить не желал. Наконец Кречет догадался: Митенька же не знал о судьбе двоюродной сестрички.

— Значит, тебя просто не выпускали оттуда, а заодно и к тебе никого не пускали? — стал докапываться Кречет. — А как вообще вышло, что ты туда попал?

— Как, как… приехал.

— Сам?

— Да. У них же гостевые комнаты. Я смертельно устал, просто хотел отдохнуть. Погода, природа, ну, вы же понимаете…

— Просто отдохнуть?

— Ну да!

Кречет не стал выяснять подлинную причину — это можно было сделать и потом.

— И они сперва пытались договориться с тобой по-хорошему?

— Ну да…

— Когда они тебя связали и засунули в чулан? Задумался? Не хочешь говорить? Ну конечно, не самое приятное воспоминание! — Кречет понемногу стал закипать. — Ну так я тебе скажу, мыслитель ты наш. Это случилось, когда к твоим вымогателям приехала в гости твоя сестричка Леся. Молчи, не перебивай! Она увидела там тебя и поняла, что дело нечисто.

— Да что она вообще могла понять?! — воскликнул Митенька.

— Откуда я знаю? Это твоя сестричка, а не моя. Но твои так называемые вымогатели испугались, что она о тебе расскажет. Ну, в общем… В общем, сестренки у тебя больше нет.

— Как — нет?!

— Они ее убили, а тело провезли через лес и кинули на опушке. Не сообразили, что его можно увидеть с велосипедной тропинки. Видимо, после этого и твоя судьба была решена. Они что-то хотели у тебя выпытать…

— Как это — нет? Леськи — нет? Врете! Как это — Леськи нет?!

Кречет и Мурч переглянулись. Начиналась истерика.

— У нас есть аварийный паек, — сказал Мурч.

— Точно. Тащи сюда.

Во внедорожнике была припрятана бутылка водки. Мало ли что — и для дезинфекции порезов тоже годится. Нормальной закуски, правда, не имелось. Мурч побежал, принес бутылку, и Кречет велел референту хлебнуть из горла. Другого способа справиться с истерикой Митеньки он не видел.

Митенька всосал добрых полстакана, ему закинули в рот остатки сладкого творожка. И тогда он заплакал.

Кречет отвернулся. Он не любил раскисших от слез физиономий, тем более — мужских. По изысканной иронии судьбы, лицо у Митеньки было очень даже мужское, с острыми чертами, глубоко посаженными глазами, волевым подбородком. Вот только брови подкачали — могли бы быть и погуще, и потемнее.

Матвей таскал с собой одноразовые платки — у него случалась аллергия на цветочную пыльцу. Референту выдали два платка и заставили высморкаться.

— Ну? — спросил Кречет. — Ты уже в состоянии говорить? Давай-ка сначала. Почему ты удрал на конюшню? Из любви к непарнокопытным? Почему не в Ключевск? И если так уж хотелось отдохнуть, почему не в Бережинку? Там тебе и озеро, и отель на берегу. Тебе что, неделя в отеле не по карману?

— Там нужно паспорт предъявлять…

— От кого ты, горе мое, прятался? Ну?! Или грузить тебя в машину и везти в полицию?

— Не надо в полицию! Я все расскажу! — воскликнул Митенька. Он не на шутку перепугался и даже не пытался это скрыть.

— Ну так от кого?

Кречет ожидал услышать: от Леониды фон Вайсштайн.

— От дядьки… — пробормотал референт.

— От какого еще дядьки?

— От моего, чтоб он сдох… Он же меня убьет, если найдет!

— Очень интересно, — мрачно сказал Кречет, подмигнув Мурчу. — Дядек в этом деле еще не было. Скоро, наверно, и тетки появятся.

— Да говорю же вам — это все дядька Алекс! Он на самом деле Алексей, то есть он по документам Алексис, ну, я не знаю, все его звали Алекс…

Это жалкое бормотание заставило Кречета хмыкнуть.

— Говори про дядьку, — приказал он. — Про Алексея Ильича Потапенко.

Митенька вытаращил глаза. Кречет покивал: мол, видишь, знаю больше, чем тебе хотелось бы.

— Ну, что дядька? Он всегда был сумасшедший! Всегда по каким-то чердакам лазил, клад искал! И врал всегда, Леська вся в него!

— Леська ему кто?

— Да внучка же…

Кречет даже не пытался разобраться в генеалогическом древе Дмитрия Потапенко. Это было бы сейчас тратой времени. Он потребовал более важных подробностей.

Оказалось, что в семье хранились совершенно доисторические бумаги, принадлежавшие какому-то невообразимому предку — барону фон Апфельдорну. Дядька Алекс этими бумагами заинтересовался, решив почему-то, что в них идет речь о кладе. Бумаги вместе с мешочком со старыми монетами лежали в древнем фанерном чемодане. Родной отец Дмитрия хотел было продать монеты, но дядька Алекс не позволил. Он легко перевел с немецкого самые свежие из бумаг, относившиеся к началу двадцатого века, и с большими трудностями — документы середины девятнадцатого века. Проще всего, как ни удивительно, было с латынью. Неведомый писарь писал латинские слова привычными для дядьки Алекса печатными буквами, а не ужасающей скорописью. Автор к тому же разработал систему сокращений. Но в конце концов дядька Алекс разобрался в этом таинственном наследстве. И даже показал племяннику, даже кое-что читал ему вслух и переводил, но Дмитрия волновали тогда совсем другие вопросы, и слушал он вполуха.