Книга Я заберу тебя с собой - Никколо Амманити

«Он меня узнал».

Его ни разу еще не вызывали к директору. Глорию дважды вызывали. Первый раз — когда она спрятала дневник Лории в сливном бачке в туалете, а в другой раз — когда она подралась с Гонкой в спортзале. Ей сделали два замечания.

А у меня ни одного нет. Почему он узнал только меня?

«Спрятался в матах. Зачем спрятался в матах? Если бы ты спрятался вместе с… Он тебя увидел.

Но он был без очков, он был очень далеко…»

(«Успокойся уже. Не трусь. Они сразу догадаются. Ничего не говори. Ты ничего не знаешь. Ты был дома. Ты ничего не знаешь».)

— Иди… — уборщица указала на закрытую дверь.

О боже, как же ему плохо, уши… уши у него горели, а по телу стекал холодный пот.

Он медленно открыл дверь.

Кабинет директора был неуютным. Две длинные неоновые лампы заливали его желтым светом, отчего он напоминал морг. Слева стоял заваленный бумагами стол директора и металлические полки с зелеными папками, справа — обтянутый кожзаменителем диван, два потертых кресла, стеклянный столик, деревянная пепельница и опасно накренившийся фикус. На стене, между окон, висела гравюра, изображавшая трех всадников, гнавших стадо коров.

В кабинете собрались все трое.

Директор сидел в одном кресле. Во втором — замдиректора (самая злая женщина в мире). Палмьери сидела чуть подальше, на стуле.

— Заходи. Присаживайся, — сказал директор.

Пьетро медленно прошел по кабинету и сел на диван.

Было девять сорок две.

64

Проблемные.

Так называли на учительском сленге таких, как Морони.

Дети, которым трудно освоиться в классе. Дети, которым трудно наладить отношения с одноклассниками и учителями. Дети, склонные к проявлениям агрессии. Замкнутые. Дети с расстройствами личности. Дети из неблагополучных семей. С отцами преступниками или алкоголиками. С душевнобольными матерями. С братьями-хулиганами.

Проблемные.

Едва увидев мальчика на пороге кабинета, Флора поняла, что ему сейчас станет плохо.

Он был белый как полотно и…

«Он виновен», — поняла она.

… перепуганный.

«Виновней виновного».

От него буквально веяло виной.

«Итало не соврал. Он был в школе».

65

В девять пятьдесят семь Пьетро сознался в том, что залез в школу, и заплакал.

Он плакал, сидя на диване из кожзаменителя в кабинете директора. В полной тишине. Шмыгал носом и вытирал лицо тыльной стороной ладони.

Гатта заставила его это сказать.

Но больше он ничего не станет говорить, хоть убейте. Его вынудили.

Директор хороший. Гатта плохая.

Вдвоем тебя расколют.

Сначала директор сказал, чтобы он располагался, а потом Гатта ему выложила всю правду:

— Морони, вчера вечером Итало видел тебя в школе.

Пьетро пытался говорить, что это неправда, но его слова ему самому показались неубедительными, что уж говорить об остальных. Замдиректора спросила:

— Где ты был вчера в девять вечера?

Пьетро сказал, что дома, но потом запутался, сказал, что дома у Глории Челани, и Гатта усмехнулась:

— Прекрасно. Сейчас мы позвоним синьоре Челани и попросим ее подтвердить твои слова.

И взяла записную книжку, а Пьетро не хотел, чтобы мама Глории разговаривала с Гаттой, потому что Гатта скажет маме Глории, что он залез в школу и что он хулиган, и это ужасно, и поэтому он все рассказал.

— Да, я правда залез в школу. — И заплакал.

А Гатте было все равно, плачет он или нет.

— Ты был один или с кем-нибудь?

(«Если кого назовешь, я тебя прибью, клянусь жизнью матери».)

Пьетро покачал головой.

— Ты хочешь сказать, что в одиночку повесил цепь на ворота, забрался в школу, разбил телевизор, исписал стены и побил Итало? Морони! Говори правду. Если ты не скажешь, тебя оставят на второй год. Ты понял? Ты хочешь, чтобы тебя ни в одну школу не взяли? Хочешь сидеть в тюрьме? Кто был с тобой? Итало сказал, что ты был не один. Говори — или пеняй на себя!

66

Довольно.

Эта сцена становилась для нее мучительной.

Тут что, Святая Инквизиция? Может, эта гарпия себя Великим Инквизитором считает?

Сперва Итало. Теперь Морони.

Флоре стало не по себе, до того она переживала за мальчика.

Гатта, сволочь, издевается над ним, а Пьетро уже рыдает.

До этой минуты она сидела молча.

Все, хватит!

Она встала, села, снова встала. Подошла к Гатте, шагавшей по кабинету взад-вперед и курившей, как прокурор.

— Я могу с ним поговорить? — тихо спросила Флора.

Замдиректора выпустила облако дыма:

— Зачем?

— Потому что я его знаю. И я знаю, что это — не лучший способ узнать у него, как было дело.

— А вам, значит, известен лучший способ? Ну так докажите… Давайте, мы посмотрим.

— Я могу поговорить с ним наедине?

— Мариучча, пусть учитель поговорит. Оставим их. Сходим пока в бар… — примирительно вмешался директор.

Гатта недовольно ткнула сигарету в пепельницу и вышла вместе с директором, хлопнув дверью.

Теперь они остались одни.

Флора опустилась на колени перед Пьетро, который все еще рыдал, закрыв лицо руками. Постояв так пару мгновений, она протянула руку и погладила мальчика по голове.

— Пьетро, пожалуйста, перестань. Ничего непоправимого не случилось. Успокойся. Послушай, ты должен сказать, кто был с тобой в школе. Замдиректора хочет знать, она этого так не оставит. Она заставит тебя сказать. — Она села рядом с ним. — Думаю, я знаю, почему ты не хочешь рассказывать. Ты не хочешь доносить, так?

Пьетро убрал руки от лица. Он больше не плакал, но все еще судорожно всхлипывал.

— Нет. Это был я… — пролепетал он, вытирая сопли рукавом.

Флора взяла его за руки. Они были горячими и влажными.

— Это был Пьерини? Да?

— Я не могу, не могу! — умолял он ее.

— Ты должен сказать. Тебе станет легче.

— Он сказал, что убьет меня, если я скажу. — И он снова заплакал.

— Не-ет, это пустая болтовня. Он ничего тебе не сделает.

— Я не виноват… Я не хотел лезть в школу…

Флора обняла его.

— Ну все, все. Расскажи, как все вышло. Ты можешь мне доверять.