Книга Сказания Земноморья - Урсула Ле Гуин

Гифт в ужасе от него отшатнулась.

А позже, уже лежа в постели, все думала: наверное, он был знаком с тем волшебником, что нарек меня Истинным именем. Или, может, я случайно произнесла свое имя во сне? Откуда же он его узнал? Ведь его никто не знает и никогда не знал, кроме того волшебника и моей матери! А они умерли, они давно умерли… Наверное, я все-таки случайно произнесла его во сне…

Но она уже знала, что это не так.

Она стояла возле него, прикрывая рукой маленький масляный светильник, и его свет просвечивал красным сквозь ее пальцы, а на лицо ее бросал золотистый отблеск. И он произнес вслух ее подлинное имя. И она подарила ему сон.

Он проспал до позднего утра и проснулся, чувствуя себя слабым и вялым, точно после болезни. Он был так жалок, что просто смешно было бы его бояться. Гифт обнаружила, что он совершенно не помнит о том, что случилось в деревне, о другом колдуне и даже о тех шести медяках, которые она собрала, когда они рассыпались по покрывалу, и которые он, должно быть, все это время сжимал в руке.

– Это небось Олдер так здорово тебя «отблагодарил»? – сказала она насмешливо. – Жадюга!

– Я сказал, что готов посмотреть животных на… на том пастбище, что между двумя речками, так? – спросил он, все больше тревожась и снова глядя на нее со знакомым ей уже затравленным видом; потом попытался встать, но она сказала:

– Сядь, – и он послушно сел, но сидел как на иголках.

– Разве можно кого-то лечить, когда сам болен? – строго сказала она.

– А что же делать? – спросил он.

Но понемногу успокоился и принялся поглаживать серого кота.

Тут как раз и вошел Берри.

– А ну-ка выйдем! – сказал он сестре, лишь глянув на целителя. Гифт следом за ним вышла на крыльцо.

– Значит, так: больше я его в своем доме терпеть не желаю! – заявил Берри с видом хозяина, грозно возвышаясь над нею. Посреди лба у него красовался огромный синяк, а глаза, похожие на устриц, смотрели тупо; руки тряслись.

– Ну и куда ты в таком случае денешься? – спросила Гифт.

– Это не я денусь, а он!

– Ну вот что: это мой дом! Дом Брена. И целитель останется здесь. А ты можешь уходить или оставаться – как сам решишь.

– Нет, это я буду решать, останется здесь этот колдун или уйдет! Пусть уходит немедленно! И нечего тут командовать! Люди говорят, что он должен уйти. Он ничего не умеет.

– Ну да, конечно, не умеет! Вылечил тут половину всего скота, а ему за это целых шесть медяков «отвалили», Олдер расщедрился! А теперь тот же Олдер будет требовать, чтобы этот человек отсюда убирался, это на него похоже! Все, Берри, разговоры окончены. Он останется тут и будет жить в этом доме столько времени, сколько захочу я. И точка!

– Так ведь никто же не будет у нас молоко и сыр покупать! – заныл Берри.

– Кто это сказал?

– Жена Сана. И другие тоже.

– Ну и ладно. Я свои сыры в Ораби дороже продам, – заявила Гифт. – И знаешь, братец, пошел бы ты лучше да умылся, чем разговоры разговаривать! Грязный весь, в крови… И рубашку перемени, а то от тебя просто помойкой воняет! – И Гифт решительно повернулась к нему спиной и вошла в дом. Но там мужество покинуло ее, и она разразилась слезами.

– В чем дело, Эмер? – спросил целитель, поворачивая к ней свое исхудалое лицо; в его странных глазах снова плеснулась тревога.

– Ох, чует мое сердце, не кончится это добром! Да разве ж можно так пить? Все мозги уж пропил! – и она вытерла фартуком глаза. – Тебя-то небось тоже проклятая выпивка доконала?

– Нет, – изумленно ответил он, но совсем не обиделся. Похоже, он просто ее не понял.

– Да нет, конечно, господин мой, это я со зла сказала! Ты уж меня прости!

– А может быть, твой брат пьет, пытаясь стать другим человеком? – промолвил он. – Пытаясь как-то измениться?..

– Он пьет, потому что пьет, – отрезала Гифт. – С некоторыми людьми все дело только в этом. А теперь мне в молочный сарай нужно сходить, так я двери-то в дом запру, а то… ходят тут всякие… А ты пока отдохни. На улице-то холод, ветер… – Она хотела быть уверена, что он никуда не выйдет из дому, будет в безопасности, потому что в ее доме никто не сможет напасть на него неожиданно. А попозже она непременно сходит в деревню и перекинется парой слов кое с кем из разумных людей, а заодно и постарается положить конец всей этой дурацкой болтовне.

Когда же Гифт пришла в деревню, то жена Олдера, Тауни, и некоторые другие жители деревни вполне согласились с ее доводами, что в ссоре двух колдунов из-за работы нет ничего абсолютно нового и необычного. А вот Сан, его жена и кое-кто из постоянных посетителей таверны, таких же пьяниц, как Берри, никак не желали эту тему оставить: еще бы, о чем же им потом говорить всю зиму? Если не считать непобежденного пока что ящура, конечно.

– Знаешь, – сказала ей Тауни, – муженек мой всегда старается медяками расплатиться, даже если считает, что платить нужно слоновой костью.

– Так, значит, быки ваши, которых Отак лечил, здоровы?

– Вроде бы да. И больше пока ни один не заболел.

– Он настоящий волшебник, Тауни! – воскликнула Гифт. – Теперь я это точно знаю!

– В том-то все и дело! – сказала Тауни. – И ты, милая, это прекрасно понимаешь! Здесь не место для ТАКИХ людей. Кто он такой в действительности – не наше дело, но ты бы все-таки выяснила, зачем он сюда явился.

– Чтобы лечить животных, – уверенно ответила Гифт.

Не прошло и трех дней, как Санбрайт с позором бежал из деревни, а там уже снова появился какой-то чужак. Приехал он верхом по Южной дороге, и, надо сказать, конь у него был отличный. Незнакомец спросил в таверне, нельзя ли у кого-нибудь переночевать, и его, разумеется, послали к Сану, но жена Сана, как только услышала за дверью голос незнакомца, подняла крик и заявила, что если Сан впустит к ним в дом еще одного колдуна, то ее ребенок уж точно успеет дважды умереть, прежде чем родится. Ее вопли были слышны издалека, и в итоге на улице между домом Сана и таверной собралось даже человек десять любопытствующих.

– Нет, так не годится, – добродушно сказал незнакомец. – Не могу я служить причиной преждевременных родов! А у вас в таверне на чердаке местечка не найдется?

– Да отошлите вы его к Гифт, – посоветовал кто-то из пастухов Олдера. – Она любому рада, кто к ней в дом ни попросится! – Послышались приглушенные смешки и шушуканье.

– Ты вон туда ступай, господин мой, – и хозяин Таверны указал незнакомцу на дом Гифт. Тот поблагодарил и развернул коня.

– Ну вот, теперь у нас все чужаки в одной корзине, – заметил хозяин таверны, и эту шутку вечером повторяли в таверне раз двадцать, и каждый раз она служила неистощимым источником восхищения и веселья. Это было самое остроумное высказывание с тех пор, как на деревню обрушилась эпидемия ящура.