Книга На златом престоле - Олег Яковлев

«Зачем ему ентот соуз? Чего хочет? Чего добивается? Киев в руках Давидовича. Он думает принудить его выдать Берладника. В сем, что ли, дело? Нет, мелко. Ярослав — он крупнее, значительнее. Готов отдать Бужск, поделить погорынские городки. В чём здесь хитрость?»

После мучительных размышлений Мстислав объявил боярам:

— Еду в Зимино. Сам с галицким князем перетолкую. Тогда и порешу, как быти.

Он хлопнул ладонями по подлокотникам, коротко приказал собираться, снова вскочил и скорым шагом направился в сени. Не привык решительный и порывистый Мстислав откладывать и подолгу обдумывать важные дела. Тотчас велел седлать статного богатырского скакуна, на ходу набросил на плечи алое корзно. Холоп быстро и умело застегнул на правом плече серебряную фибулу. Другой подставил спину, помогая влезть на коня, третий заботливо вдел княжескую ногу в тимовом сапоге в стремя, четвёртый подал начищенный до блеска меч в обшитых красным сафьяном ножнах.

Во главе отряда старшей дружины вынесся Мстислав за ворота двора, проскакал по улице, по мосту через первый и второй ров; вздымая пыль, помчался галопом по шляху.

Вот уже и Зимино впереди. Спрыгнул Мстислав наземь, пошёл твёрдым воинским шагом к крыльцу, а навстречу ему уже спешил высокий долгобородый молодой человек в княжеской шапке с бобровой опушкой, в таком же корзне пурпурном. На устах его играла улыбка. Много людей толпилось вокруг — гридней, отроков, челядинцев, но смотрел Мстислав только на него одного, смотрел пристально, словно примериваясь, прикидывая, тот ли это владетель, с коим можно и нужно пребывать в союзе и дружбе.

Они долго спорили в палате, ходили из угла в угол, размахивали руками. Мстислав с гневом вспоминал прежние обиды, Ярослав призывал забыть прошлое, жить сегодняшним днём и думать о грядущем землеустройстве.

— Думаешь, я всё это затеял из-за Берладника? Да, и из-за него тоже. Но не только в нём дело. Я — князь, боронить и украшать землю поставлен я Господом. Киева не добиваюсь. Хочу одного: чтобы моя земля, Галичина, в мире и достатке жила. Тогда и власть настоящая будет, и влияние, и уважение соседей, — проникновенно говорил Ярослав.

Он прямо и без страха смотрел в светлые безжалостные глаза Мстислава — глаза воина, ратника, умевшего убивать, правильно строить полки в поле, глаза упрямого честолюбца, которому когда-то он уже переступил дорогу, глаза умные, но опалённые гневом былых обид.

— И люди прославят тогда и меня, и тебя, и наше время. Стань, княже Мстислав, выше мелких свар и ссор, подумай о земле своей — о Волыни. Негоже превращать этот благодатный край в поля бранные, в места раздоров и усобий гибельных. Протяни мне длань свою — сильную длань воина. Пусть длань эта будет не только меч держать, но и руку мою, руку друга!

— Красно баишь, — то ли укорил, то ли похвалил его Мстислав.

— Пойми ещё: Давидович — это угроза всем нам. Его упрямство — наша с тобой беда.

— С Давидовичем рать иметь не хочу, — отмолвил, решительно качнув головой, Мстислав.

— И я тоже не хочу. Но он сверх всякой меры самохвален и властолюбив. Говорил уже матушке твоей, сестрице моей Риксе. Полагаю, рано или поздно он устремит на наши с тобой земли хищный свой взор. И если мы будем воедино, в союзе...

Он не договорил.

— Я понял тебя, брат, — неожиданно спокойным голосом прервал его волынский владетель. — И я готов идти с тобой на мир. Ежели Ярополк сядет в Бужске, и отдашь ты мне Погорынье.

— Кроме Гнойницы и Шумска остальные городки — твои, — предложил Ярослав.

— Согласен, — кивнул как-то легко, по-простецки Мстислав. Словно давно он уже всё решил и ждал лишь случая объявить об этом своём согласии.

Впрочем, тотчас он спохватился и добавил:

— Да, едва не забыл. Вороти мне дядьку моего, Дорогила. Мыслю, никоего вреда отроки твои ему не причинили.

— Не причинили, — подтвердил князь галицкий. — Под стражу заключили, только и всего.

...Союз скрепили грамотами с серебряными вислыми печатями. После был пир во Владимире, были дружеские объятия и рукопожатия. Улыбалась довольная Рикса, смущённо кривил уста паробок Ярополк, шумно пировали волынские бояре. Среди них вдруг возник перед очами немало удивлённого Ярослава и его отроков Нестор Бориславич.

— Дозволь поздравить тебя, княже. Большой успех, — обронил он вполголоса.

— Ты не в Киеве, боярин? — развёл руками Ярослав. — Не ждал тебя тут узреть.

— Давно не в стольном, — Нестор вздохнул. — Не сложилось у меня с Давидовичем. Сей князь своих, черниговцев, на хлебные места ставить стал, волости раздавать принялся. Нас, старых киян, в сторону отодвинул. В общем, как при Долгоруком, опять то ж самое. Вот и ушёл. Служу топерича князю Мстиславу. Вот, с отроком твоим, Семьюнком, свидеться Бог дал. Славно побаили намедни, — Нестор лукаво подмигнул. — Ты, княже, еже что, обо мне не забывай.

Ярослав улыбнулся. Выходит, хитрец Семьюнко сумел через Нестора настроить в его пользу видных владимирских бояр, а те, по сути, принудили Мстислава к союзу.

«А добрым уговорителем, в посольских делах мужем смысленным становится приятель детских лет, — подумал с удовлетворением Ярослав. — Ещё один умный помощник. Правда, себя никогда не забывает».

Он бросил благодарный взгляд на скромно устроившегося в дальнем углу стола рыжего отрока.

Нестор вопросил об Избигневе.

— Давний мой знакомец, — сказал он.

— В Зимино остался. Не ведаю, по какой причине, но упросил меня не брать его с собой, — ответил ему князь.

По правде говоря, Ярослав знал о том, почему не захотел молодой Ивачич сопровождать его во Владимир, но решил смолчать.

Тем часом в княжьем дворце гремела музыка, говорились велеречивые здравицы, густой рекой лилось вино.

Мстислав и Ярослав оба пили мало, больше только чтоб поддержать веселье. Всё сегодня для галицкого князя складывалось, как он хотел. Он ловил полные искреннего уважения взгляды ближних Мстиславовых мужей, слышал шёпотом сказанное:

— Башковитый сей князь.

— Одно слово — Осмомысл.

Осмомысл. С лёгкой руки кого-то из волынян пристало к нему это лестное прозвище. Ярослав с некоторым удивлением подумал, что, в сущности, ничего такого он не сотворил, чтоб заслужить его. «Осмомысл» — то ли умён за восьмерых, то ли говорит на восьми языках (а разумел он мову польскую, болгарскую, угорскую, половецкую, греческую, латынь и, пусть плохо, но язык служивых торков. Коли добавить родную русскую речь, выйдет, в самом деле, восемь).

...Лёг он спать в одном из верхних покоев. Мстислав предложил наложницу, но Ярослав вежливо отказался. Он долго лежал на просторном ложе, забросив руки за голову, всматривался в тёмный потолок, слушал шум ветра за окнами. Верный гридень храпел под дверью. Рядом, в смежном покое расположился верный Семьюнко. Улучив мгновение, он тихо, потупив хитрые зелёные глаза, попросил Ярослава: