Книга В Обители Крыльев - Мари Бреннан

Глава семнадцатая

Снова к седловине – Отчетливая граница – Чудеса – Множество разговоров – Молчание, принятое за вопрос – Новый план – В небе над седловиной

К рубежам Обители, к седловине меж склонов Гьяп-це и Че-джа, я отправилась не одна. Назад, в Имсали, меня провожала не только тройка спасительниц, но и почетный караул из дома старейшин – отчасти ради моей безопасности, отчасти же для охраны отправившихся со мной важных лиц. За место среди последних отчаянно боролась Урте, ничуть не скрывавшая, что ей не терпится выставить меня за порог. По счастью, ее кандидатуру забаллотировали, иначе путешествие оказалось бы куда менее приятным. От лица совета с нами пошли Седжит и Кюври, а также Абарз – дабы благословить мой путь. На сей раз мы избегали теснин и добрались до Имсали без помех.

Будь я в Обители хоть самой желанной гостьей, то и тогда не стала бы надолго задерживаться в Имсали. За долгую зиму я почти отвыкла от воспоминаний об обстоятельствах, сопутствовавших моему исчезновению, – и о снежной лавине, и о неведомой судьбе спутников, и об уверенности, что весь мир считает меня погибшей. Теперь же, когда до отбытия было рукой подать, все эти заботы навалились на меня с новой силой, и любая задержка раздражала до глубины души.

Не стану притворяться, будто не испытывала никакого волнения. Пока я оставалась в Обители, все за ее пределами казалось чем-то сродни игральным картам, розданным, однако еще не вскрытым. Возможно, расклад хорош, возможно, плох, но стоит взять карты в руки, перевернуть – и все варианты, кроме одного, исчезнут, как не бывало. Что же меня ждет? Избавление от страха перед трагедией… или утрата всех надежд? Не видя розданных карт, я то и дело страдала от первого, но и не выпускала из рук второго.

Но не в моем характере прятаться от подобных вещей, если мне предоставлена возможность идти вперед. На мой взгляд, неизвестность и вынужденное бездействие – одна из самых мучительных пыток в мире, а потому и идти к седловине было гораздо легче, чем сидеть в Обители, не ведая, что там, за ее пределами.

Итак, я вновь облачилась в одежду для восхождения на горы, благодаря потерянному за зиму весу сидевшую на мне довольно мешковато. Да, теперь я была вовсе не той подтянутой, тренированной дамой, что шла к седловине с востока, хотя путешествие к дому старейшин и обратно до некоторой степени привело меня в форму. Волосы мои были кое-как подрезаны ножом, кожа обветрилась от солнца и студеного ветра, руки побледнели, сделались жилисты, как сыромятная кожа. Преодолеть границы Обители в одиночку шансов у меня почти не имелось: возможно, западный склон седловины и был столь снисходителен, что пощадил замерзшую, контуженую женщину со сломанной ногой, но восточный покончил бы со мною, нимало не медля. Пожалуй, своими силами я бы не смогла одолеть даже Проклятой Трещины – разве что попросту свалившись вниз.

К счастью, в начале пути мне согласились помочь драконианки. Конечно, провожать меня далеко за пределы Обители сестры бы не осмелились, но их ограниченная способность к полету вполне позволяла перенести меня через самые трудные участки склона Че-джа. Ну, а потом… неминуемые умственные и физические трудности одиночной переправы через Чеджайский ледник, пожалуй, вытеснят из головы все более личные страхи.

План был таков. Вначале – седловина, затем – переход в Лам-це Ронг, ну, а затем я намеревалась сдаться цер-жагским властям, дабы меня депортировали (да, то, что некогда было сказано в шутку, действительно стало самым целесообразным способом покинуть страну). А вот когда я окажусь в Видвате… тут-то и начнется самое сложное!

Одним словом, перспектива казалась пугающей даже мне, благополучно пережившей такое множество испытаний.

Благословение Абарза оказалось простым. При помощи какой-то пыльцы нарисовав посреди моего лба желтую точку – символ солнца, он произнес молитву, в которой сравнил мое путешествие с путешествием солнца, каждую ночь исчезающего в глубокой пещере только затем, чтоб вновь взойти в небо с началом нового дня. Не обошлось и без масляных ламп, пламя и топливо коих также напоминали о солнце, и без колокольчика, дабы звон его прогнал прочь все несчастья, что вздумают последовать за мной. Жаль было одного – что ритуал мне неизвестен, иначе я могла бы найти успокоение в его знакомых чертах. В сложившемся же положении благословение не уняло моих тревог ни на йоту, из-за чего, боюсь, я распрощалась с Седжит и Кюври несколько резче, чем следовало.

Однако старейшины не сочли это за обиду.

– Ступай. И да увидимся мы вновь поскорее, – сказала Кюври.

Склонившись перед обеими в неловком реверансе, я отправилась в путь.

* * *

Из Имсали вышли вчетвером: я, Рузд, Каххе и Зам. Синее небо, пение птиц… Казалось, мы на весенней прогулке, вот только сестры сделались крайне раздражительны, так как начали сбрасывать чешую. Я с радостью отметила, что гипотеза моя подтвердилась: действительно, за зиму их чешуя сильно выцвела, и новый слой оказался намного темнее старого. Вдобавок они, как я и предполагала, бережно собирали сброшенную чешую, чтобы впоследствии использовать ее для утепления дома.

Думаю, причины раздражительности сестер одним лишь процессом линьки не ограничивались: должно быть, немалую роль в их настроении играла и тревога. Однако мы с радостью валили всю вину на биологию, лишь бы не вспоминать о безрассудстве предстоящей затеи. По мере приближения к седловине разговоры стихли, и остаток пути мы проделали в почти полном молчании.

Я была этому только рада. Подъем даже на самую незначительную высоту может оказаться серьезным шоком для организма, а за зиму я ослабла настолько, что запыхалась задолго до того, как мы взошли на седловину. Нередко я оскальзывалась на каменных осыпях, то и дело совершала ошибки, каких ни за что не допустила бы годом раньше, и вскоре начала сомневаться, что сумею добраться до Лам-це Ронг живой. Но каждое падение побуждало сосредоточиться, и мало-помалу мы достигли границы вечных снегов – той линии, выше которой снег в горах никогда не тает.

Здесь я остановилась, глядя на седловину. Нечасто случается, чтоб кардинальные перемены в человеческой жизни были отмечены столь резкой, отчетливой географической границей: к востоку от этой возвышенности я была вовсе не той, кем стала сейчас, к западу от нее. Вот только обратный путь отнюдь не сделает меня прежней, да я и не согласилась бы на подобную перемену, даже если бы мне ее предложили. Я лишь надеялась, что возвращение не повлечет за собой второй трансформации – не превратит мою жизнь в жалкое существование, исполненное всех скорбей.

Похоже, усталость и нервы обладают неким особым волшебством, способным превратить человека в слезливо-сентиментальную размазню. Заставив себя встряхнуться, я повернулась к сестрам и спросила:

– Может, сегодня и переправимся?

Недолго посовещавшись, мы пришли к решению устроить бивак у границы снегов и подождать следующего дня. Если не считать сильных ветров, стихий в это время года можно было не опасаться (поэтому-то мы со спутниками изначально стремились попасть сюда именно весной), и, как бы ни хотелось поскорее продолжить путь, я понимала: привал пойдет мне на пользу.