Книга Всадник без головы - Томас Майн Рид

Произнеся этот монолог, Эль-Койот остался в своем хакале лишь столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы наспех проглотить несколько кусков жареного мяса и запить их хорошим глотком агвардиенте. Затем он поймал и оседлал свою лошадь, надел огромные шпоры, привязал к седлу маленький карабин, сунул в кобуры по револьверу, прицепил к поясу мачете в кожаных ножнах, вскочил в седло и быстро ускакал.

Перед тем как выехать в прерию, он еще раз заехал на окраину поселка и там дождался всадников, которые должны были сопровождать его и которых он уже предупредил, что их помощь понадобится в одном тайном деле.

Трое приятелей Эль-Койота, казалось, уже были посвящены в его планы. Во всяком случае, они знали, что местом действия будет Аламо. Когда в начале пути Диас свернул в сторону, они крикнули ему, что он едет не по той дороге.

— Я хорошо знаю Аламо, — сказал один из них, тоже мустангер. — Не раз я охотился там за лошадьми. Это место лежит на юго-запад отсюда. Самая близкая дорога туда идет вон через ту просеку. Вы взяли слишком на запад, дон Мигуэль.

— Вот как? — презрительно сказал Диас. — Вы, должно быть, американец, сеньор Висенте Барахо. Вы забываете, что наши лошади подкованы. Индейцы не ездят прямо из форта Индж на Аламо, чтобы… Надеюсь, вы понимаете меня?

— Верно! — ответил Барахо. — Прошу прощенья, дон Мигуэль! Карамба! Я об этом и не подумал.

Без дальнейших пререканий трое сообщников Эль-Койота последовали за ним. Они ехали молча, пока, наконец, не достигли лесных зарослей на несколько миль дальше просеки, о которой упомянул Барахо.

Оказавшись под прикрытием леса, все четверо сошли с лошадей и привязали их к деревьям; после этого они приступили к делу, которое можно сравнить только с тем, что происходит за кулисами провинциального театра перед представлением мелодрамы из жизни дикарей.

Глава XLII. ГРИФЫ СЛЕТАЮТСЯ

Стая черных грифов, кружащих над прерией, — картина обычная для южного Техаса, и тот, кто путешествовал там, конечно, видел это зрелище. Слетевшись целыми сотнями, они описывают в воздухе широкие круги и спирали; они то спускаются вниз, почти касаясь травы, то вдруг взвиваются вверх на неподвижно распростертых крыльях, — на фоне неба отчетливо выделяются их зубчатые контуры.

Путешественник, который увидит это впервые, невольно остановит свою лошадь, чтобы понаблюдать за птицами. Даже тот, для кого стая грифов не новость, невольно задумается: для чего собрались эти хищники? Ведь эти мерзкие птицы слетаются неспроста. И увидит ли путешественник или нет, он знает, что на земле, как раз на том месте, над которым кружат хищники, лежит убитое животное, а может быть, и человек, мертвый или умирающий.

Наутро после той мрачной ночи, когда три всадника пересекли равнину, эту картину можно было наблюдать над зарослями, куда они въехали. Стая черных грифов кружила над макушками деревьев в том месте, где просека делала поворот.

На рассвете ни одного грифа еще не было видно. Но не прошло и часа после восхода солнца, как сотни грифов уже парили здесь на широко распростертых крыльях; их черные тени скользили по яркой зелени леса.

Техасец, попав в просеку и заметив эту зловещую стаю, сразу догадался бы, что здесь побывала смерть. Проехав дальше, он нашел бы подтверждение этому — лужу крови, затоптанную лошадиными копытами.

Но хищники кружили не над самой лужей. Центром описываемых ими кругов, казалось, было место немного в стороне среди деревьев; там, наверно, и находилась привлекавшая их добыча.

В этот ранний час не было ни одного путника — ни техасца, ни чужестранца, чтобы проверить правильность этого предположения; и, тем не менее, это была правда.

В лесу на расстоянии четверти мили от лужи крови лежало то, что привлекало внимание хищников. Но это был не зверь, а человек — красивый юноша, лицо которого оставалось прекрасным и в смерти.

Но был ли он мертв?

На первый взгляд казалось, что он умер, и черные птицы тоже считали его мертвым. Его неподвижность и неестественная поза убеждали их в этом. Он лежал на спине, запрокинув голову, не закрывая лица от солнца. Его руки и ноги были неподвижно распростерты на каменистой земле, словно он потерял способность владеть ими.

Вблизи рос огромный старый дуб, но юноша не был защищен его тенью — он лежал за пределами лиственного шатра, и лучи солнца, только что начавшие проникать в чащу, скользили по бледному лицу, которое казалось еще бледнее от отсвета белой панамы, лишь слегка прикрывавшей лоб. Его черты не были искажены смертью, но еще меньше было похоже на то, что он спит. Глаза его были лишь полузакрыты, и под ресницами виднелись расширенные остекленевшие зрачки.

Был ли он мертв?

Несомненно, черные птицы считали его мертвым.

Но они ошиблись.

Разбудил ли юношу луч солнца, упавший на полузакрытые веки, или отдых восстановил его силы, но он пошевелился и широко открыл глаза. Вскоре он немного приподнялся и, опираясь на локоть, недоумевающе посмотрел вокруг.

Грифы взвились высоко в воздух и некоторое время не спускались.

— Умер я или жив? — прошептал юноша. — Сон это или явь? Что это? Где я?

Солнечный свет ослеплял его. Он прикрыл глаза рукой, но и тогда видел все как в тумане.

— Деревья надо мной, вокруг меня… подо мной, кажется, камни — недаром у меня болят все кости. Лесная чаща… Как я попал сюда?

— Вспомнил! — сказал он после минутного размышления. — Я ударился головой о дерево. Вот оно — и тот самый сук, который выбил меня из седла. Левая нога болит. Да, помню, — я стукнулся о ствол. Черт побери, она, кажется, сломана…

Юноша попытался встать. Но это ему не удалось. Больная нога отказывалась служить — от ушиба или вывиха она сильно распухла в колене.

— Где же вороной? Убежал, конечно. Теперь он уже, наверно, в конюшне Каса-дель-Корво. А впрочем, какая разница — все равно я не мог бы сесть в седло, если бы даже он стоял здесь рядом… А тот? — добавил он немного погодя. — О Боже, что это было за зрелище! Неудивительно, что вороной испугался… Что же мне делать? Нога, должно быть, сломана. Без посторонней помощи я не могу двинуться с места. Нет никакой надежды, что кто-нибудь сюда придет. Во всяком случае, не раньше, чем я стану добычей этих отвратительных птиц. Фу, что за мерзкие твари! Они разевают клювы, как будто уже собираются позавтракать мной!.. Долго ли я здесь лежал? Солнце поднялось не очень высоко. Я сел в седло на рассвете. Наверно, я пролежал без сознания около часа. Черт возьми, дело плохо… Нога, по-видимому, сломана, судя по тому, как она болит, а хирурга здесь нет. Каменистая постель в глуши техасских зарослей… Они тянутся на много миль — нечего и думать самому отсюда выбраться. И никто сюда не придет. На земле — волки, а в воздухе — грифы… И как это я не подобрал поводьев?! Быть может, я в последний раз сидел в седле…

Лицо молодого человека омрачилось. Оно становилось все печальнее, по мере того как он осознавал опасность положения, в которое попал из-за простой случайности. Еще раз он попробовал встать, с большим трудом поднялся, но тут же обнаружил, что служить ему может только одна нога, — на другую нельзя было ступить.