Книга Святые грешники - Александр Лапин

Тем более что не зря, ох неспроста, он начал разговор с темы разгрома “секты суфиев”. Мол, как бы намекает. Я знаю, что ты тоже с ними. И в случае чего, тебя можно пристегнуть заодно к этой девятке, которую уже арестовали».

Пока эти мысли мелькали у Амантая в голове, лицо его ничего особенного не выражало. Разве что избыточную безмятежность маски. Долгие годы общения с «ноль первым» уже научили Амантая быть начеку.

Уж он-то знал, что президент сейчас внимательнейшим образом изучает его реакции.

Но и сразу соглашаться тоже не следовало. Надо выставить какие-то свои условия. Он не шестерка. Он уже давно фигура на политическом поле. Может, и не король. И не ферзь. Может, он та самая пешка, которая в длительном походе и при удачном стечении обстоятельств станет ферзем на опустевшей политической доске республики.

Президент добавил меда в уши:

— Я тебя ценю! Уважаю твою преданность стране. Республике. Но сейчас нам в международных организациях нужен именно такой человек, как ты. Знающий, умеющий правильно строить отношения. И по-хорошему государственный человек.

«Ценит он. На должности премьер-министра продержал всего несколько месяцев. Испугался, что я начну, как Кажегельдин, выставлять свои президентские амбиции!» — Амантай почувствовал, как тщательно подавляемые эмоции — обида и раздражение — подступают к горлу. Он опустил голову и убрал глаза, чтобы не сорваться. Не начать спорить. А то ведь до чего он может дойти в пылу дискуссии, он и сам не знал.

Елбасы, видимо, почувствовал напряжение, смену настроения у собеседника. И как бы невзначай добавил, показывая, что он знает всю подноготную своего министра:

— Многие тут ищут у себя великих предков. Кичатся тем, что они Чингисиды. А работать не умеют. Не научились. Только говорят, что я долго сижу, поедаю их время! — и прищурился, глядя на Амантая.

«Точно кто-то заложил! — вихрем взметнулись страхи. — Но кто? На той вечеринке после юбилея нас было всего человек десять. Все старые знакомые, многие — друзья. Эх, язык мой! Враг мой!»

Амантай из последних сил держал лицо. И хотя он уже был готов согласиться на любые условия, все еще помнил установку древнекитайских чиновников-мандаринов. Ритуал важнее всего. И этот ритуал требует, чтобы он взял время на размышления.

Амантай так и сделал. Поблагодарил за оказанную честь. Раскланялся.

Аккуратно закрывая за собой тяжелую дубовую дверь кабинета, он решил: «Ну что ж, буду сидеть на горе, как та китайская обезьяна, и смотреть на схватку тигров внизу! Пока так!»

Выйдя из дворца Ак-Орда на площадь, он набрал номер телефона Светки Ганиевой — подруги дней его суровых — и сообщил:

— Мне сейчас президент сделал такое роскошное предложение, от которого невозможно отказаться. Я теперь его особо доверенное лицо… Угадай, что он мне предложил… Возглавить…

Ну, с одной стороны, Светка и ее брат разнесут новость всем, кому нужно. С другой — он давным-давно знает, что даже при самой плохой игре надо делать хорошую мину. А уж в чем в чем, а в этом он преуспел.

VII

Душа его тянулась к прекрасному. А старушка Европа предоставляла ему все возможности наслаждаться культурными достижениями. Поэтому, перебравшись в Вену, он первые месяцы пребывал в постоянном состоянии изумления и восторга.

Столица Австрии потрясала его красотой архитектуры и устроенностью быта. Полномочный представитель республики при европейских институтах стал завсегдатаем всех ее юбилеев, выставок и вернисажей.

Сегодня ему надо быть в Хофбурге — бывшей резиденции австрийских императоров. Там, где нынче заседает Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. И Амантай Турекулов (теперь он зовется так на европейский манер) направляется пешим ходом прямиком туда. Путь его лежит через исторический центр. Мимо величественных памятников и дворцов. Через парадные ворота Хофбурга, украшенные гармоничными композициями, изображающими морское и сухопутное могущество бывшей империи с ее кораблями, богами, тритонами и наядами. Здесь нет ничего случайного, уродливого или негармоничного.

Амантай даже останавливается на минуту, чтобы полюбоваться на скульптуру Геракла, повергающего с помощью внушительной дубины своего очередного врага.

«Как это непохоже на нашу Астану, которой мы все так гордимся».

У служебного входа, как обычно, стоит небольшой пикет из двух лысых девиц с синими наколками на лбу и длинноволосого бородатого парня. Держат плакат и какую-то пластмассовую куклу с надписью через плечо: «Интервенции нет!»

Амантай по белой лестнице поднимается наверх в большой холл и продолжает думать о своей далекой Родине:

«В общем, здесь есть с кем поговорить о ней. Чингиз — из Киргизии. Олжас — из Казахстана. Наезжает старый друг Шахан. Также немало тут и беглых олигархов, банкиров, тех, кто, нажив состояние в девяностые, побыстрее рванул из страны, пока, как говорится, не экспроприировали экспроприированное».

У него и здесь сложился свой свободомыслящий кружок. И частенько они ведут в облюбованной венской кафешке долгие разговоры об искусстве, красоте и странностях современного бытия.

Кстати говоря, вчера он как раз встречался с одним таким собеседником. Можно даже сказать, не просто чиновником, но и суфием высокого посвящения.

До поздней ночи они проговорили об Астане. И гость изложил ему свою точку зрения на отшумевшую по поводу названия столицы дискуссию. Он говорил о европоцентризме, которым пронизана жизнь казахской интеллигенции.

А дело было в том, что когда столицу перенесли из Алма-Аты в Целиноград, встал вопрос о ее названии. Сначала решили вернуть историческое. И переименовали хрущевский Целиноград в Акмолинск. Тут и заговорили в прозападной прессе и среди интеллигенции: «Как, мол, так! Ведь “Ак-мола” — это в переводе “белая могила”. Не может так называться столица независимого Казахстана».

И в конце концов Назарбаев уступил. Исторический Акмолинск стал Астаной, что в переводе с казахского значит «столица».

— С самого начала наши немногочисленные сторонники национальных ценностей поступили неправильно! — ожесточенно жестикулируя вилкой и кивая поредевшими кудрями с сединой над высоким лбом, по-казахски настойчиво говорил его визави. — Они стали обороняться. А надо было наступать! Они врали, когда говорили, что Ак-мола не имеет связи со словом «могила». Начали болтать о каком-то изобилии молока, белой крепости. А надо было прямо говорить. Да, белая могила. Это только для европейцев и американцев все, что связано с могилами — проявление черной силы, враждебной живому миру. В наших же мифах могилы предков, наоборот, являются святыней, местом для поклонения и бесед с ними. Всегда считалось, что такие места являются прибежищем, укрытием. Сам Аллах покровительствует тем, кто там оказывается. И выручает от несчастий. Караваны в степях предпочитали всегда устраивать ночевки у старых могил. И именами усопших клялись в верности и правде. Вот так-то!