Книга Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

Итак, если теперь взять баланс того, что было предположено, и что удалось провести с 1905 г. до войны, то окажется крайняя бедность: преобразован был только налог с городских недвижимых имуществ, да отнесены на казну некоторые земские и городские расходы. Война дала сильный толчок податным преобразованиям: она дала подоходный налог, налог с закладных, военный налог и повышение целого ряда сборов. Для будущего остались завершение земельных оценок и преобразование поземельного налога, введение налога с уездных поселений и реформы промыслового налога, наследственного налога и всей системы местного обложения. Революция в первом февральском своем фазисе пробовала создать у нас поимущественное обложение и расширить реформу наследственного налога, но на деле форсированием ставок только в корне разрушила надежды на успех подоходного обложения. Октябрьский же переворот и дальнейшие события ведут к уничтожению всякого правильного обложения и к замене его национализацией предприятий и конфискацией имуществ и капиталов.

В податном деле, может быть, яснее, чем в каком-нибудь другом, видны ошибки нашего думского представительства, которое должно было отрешиться от личных и классовых интересов, стать на общегосударственную точку зрения и взять реформу податного дела в свои руки. Между тем, ради плохо понятых интересов избирателей, оно ограничивалось борьбою с правительством за их карман. И в результате (конечно, не в одной податной области) не сумело предупредить революции, которая сразу же принялась за экспроприацию всех имущих классов. Очевидно, в государственных делах мало одной осторожности – необходима и предусмотрительность.

Глава 5

ВОСПОМИНАНИЯ 1914–1917 ГГ

27 июня 1914 года окончилась фактически моя служба по Министерству финансов (я был назначен членом Государственного совета еще 1 февраля 1914 года, но продолжал исполнять обязанности товарища министра финансов до окончания сессии законодательных учреждений 27 июня того же года), и 1 июля я уже был в деревне. Первые полторы недели прошли совершенно спокойно, и я предавался полному отдыху. Но 12 июля получено было первое известие о конфликте между Сербией и Австрией[473] и о русской интервенции[474]. Мне уже тогда стало ясно, что войны не избежать, хотя еще теплилась слабая надежда на возможность соглашения.

17 июля мы с женою ездили к родным и, когда возвращались оттуда мимо кейданского вокзала, то увидели его против обыкновения ярко освещенным. Мне надо было бросить письмо в ящик, и я зашел на вокзал, где узнал, что только что получено распоряжение об общей мобилизации[475]. Кейданы в 70 верстах от германской границы по прямой линии; поэтому неприятеля можно было ожидать через несколько дней, тем более что было совершенно известно, что никаких войск на дороге он пока не встретит. Ввиду сего мы решили уехать в Петроград на другой же день. Собирались и укладывались всю ночь и отбыли с вечерним поездом 18 июля. Впоследствии оказалось, что такая поспешность была напрасна: мы могли прожить все это лето в деревне, потому что немцы заняли Ковенскую губернию только в 1915 году[476]. Но кто ж мог знать это заранее?

Из Кейдан нагрузилось в поезд бесконечное множество народа: в вагонах стояли во всех коридорах. Тогда это было в диковину. Такая масса отъезжающих бросилась потому, что говорили, будто на следующий день поездов уже не будет. В Вильно прибыли мы поздно ночью. Нас, кейданцев, было очень много – всего более 30 человек. Сразу найти помещение для такой толпы было нелегко. Однако мы его все-таки добыли и разместились в гостинице. Весь следующий день прошел в ожидании и подготовке вечернего отъезда. Нам обещаны были отдельные купе в первом классе и выданы были билеты. На деле мы попали во второй класс и в общие с другой публикой помещения. Да счастливы были, что хоть так устроились: такая была давка. Вещи приходилось втискивать через окна. Наше положение усложнялось еще тем, что у нас на руках были больные и старики. Но все-таки кое-как устроились, не без столкновений. Ехали по тогдашнему бесконечно долго – кажется, около 25–30 часов. По дороге навстречу нам проходили поезда с войсками. Солдаты были бодры, пели песни. Но на некоторых станциях, главным образом в Пскове, шел форменный вой, бабы провожали запасных, призванных на войну. Этот вой и плач был какой-то нечеловеческий и производил ужасно тяжелое впечатление.