Книга Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин - Александра Шахмагонова

А между тем Андрей оставался в Кисловодске. Ему, как великому князю, было небезопасно возвращаться в Петроград через всю центральную часть России, взорванную грабежами, убийствами и революционным беспределом. Между тем почта продолжала по инерции работать, и приходили письма, в которых Андрей Владимирович рассказывал о положении в городах-курортах. Там революцией почти и не пахло. Побузили бандиты в начале марта, но быстро утихомирились.

Бегство от смуты

Даже сегодня, имея перед собой огромное количество источников информации, мы не можем со всею ясностью представить себе ход событий рокового 1917 года, хотя с нынешних позиций исход их ясен совершенно. А что могли знать Матильда Кшесинская и её современники, её родные и близкие, ну и, конечно, дорогие её люди, с которыми она шла по жизни до самого крушения империи. Люди искусства в искусстве забываются, отходят от политики, углубляясь в своё, родное. Если мы внимательно вчитаемся в мемуары балерины, то заметим, что даже при описании роковых моментов истории она очень быстро переходит к рассказу о подготовке новых балетных постановок, она раскрывает закулисные тайны театров, она повествует о том, как воспринимала публика её выступления.

Но вот всё рухнуло, всё осталось в прошлом. В Петербурге оставаться было нельзя. Но где скрыться от грозных событий? На даче, как ещё недавно, весной, уже не отсидишься. Не было такого места, где можно пережить эти времена, метко названные Иваном Алексеевичем Буниным «окаянными днями».

А тут ещё добавлялось волнение за сына, которого она не могла защитить ни в столице, ни на даче. Да ведь и у неё уже не было прежней защиты в лице государя, за судьбу которого она тоже не переставала волноваться. Не слишком велика была надежда и на великих князей, которые сами находились в весьма двусмысленном положении.

И она решилась покинуть столицу. Тем более были на то и иные причины. Матильда вспоминала в мемуарах:

«Прошло почти полгода, что я рассталась с Андреем, и меня стало всё более и более тянуть к нему в Кисловодск. Из его писем я знала, что переворот почти не коснулся Кисловодска и что после первых тревожных дней жизнь вошла в свою колею и протекала сравнительно мирно и тихо».

Что ж, в курортные города смуты врываются позднее, нежели в города промышленные. Там ведь и жизнь совершенно иная, да и публика иначе настроенная. Курортные города обычно живут за счёт отдыхающих, за счёт приезжающих на лечение. Там есть свои особенности. Порой жителей курортных городов все эти самые отдыхающие раздражают, порой коренным жителям и работникам курортных сфер начинает казаться, что отдыхают кругом и везде кроме них. И забывается то, что отдыхающие-то меняются: одни уезжают и приступают к работе где-то у себя дома, другие приезжают, оторвавшись от работы, которая чаще всего сложнее и труднее, нежели у тех, кто обеспечивает их отдых. Тем не менее в таких городах в смутные времена всё же спокойнее. Даже более спокойно, поскольку отдыхающих гораздо меньше, и жизнь словно замирает.

Данные о том, как обстоят дела в Кисловодске, конечно, поступали в Петербург. Работа почты не нарушилась.

Матильда Кшесинская, поясняя своё решение ехать в Кисловодск, писала:

«Многие семьи начали покидать Петербург и уезжать на Кавказ, главным образом именно на группу Минеральных Вод: Пятигорск, Ессентуки и Кисловодск, где кроме прекрасного климата и целебных вод можно было удобно устроиться… Все считали, что оставаться в столице рискованно, могут возникнуть новые беспорядки и даже перевороты, снова пойдут аресты. Мне хотелось быть с Андреем, и, кроме того, я хотела увезти сына подальше от столицы и поселиться с ним, хоть временно, в безопасном месте. Постоянная тревога за него меня вконец измучила. С тех пор как я лишилась своего петербургского дома и стрельнинской дачи, я скиталась по чужим квартирам, стесняя всех своим присутствием. Надежды на скорое освобождение у меня не было. Я, конечно, рассчитывала осенью вернуться из Кисловодска в Петербург, когда, как я надеялась, освободят мой дом. Я думала начать тогда новую жизнь, но какую, я сама еще не знала, столько сложных и трудных вопросов стояло передо мною».

Как видим, балерине и в голову не приходило, что смута – это надолго, что революция – это смена всего и вся в жизни навсегда. Уехать на время, уехать туда, где ждал любимый, уехать в надежде, что всё восстановится – снова будет сцена, снова будут встречаемые с восторгом выступления.

А сердечные дела преследовали постоянно. Матильда так рассказала о них:

«Вскоре после переворота, когда Великий Князь Сергей Михайлович вернулся из Ставки и был освобождён от занимаемой им должности, он предложил мне жениться на мне, но я по совести не могла принять это предложение – ведь Вова был сыном Андрея. Великого Князя Сергея Михайловича я бесконечно уважала за его беспредельную преданность мне и была ему благодарна за всё, что он сделал для меня в течение годов, но того чувства любви, которое я испытывала к Андрею, я к нему никогда не питала. Он хорошо это знал и потому простил мне то, что случилось, когда я так безумно полюбила Андрея. В этом была моя душевная драма. Как женщина и мать Вовы, я всею душою и телом принадлежала Андрею, и в моей душе боролись чувство радости снова увидеть Андрея и чувство угрызения совести, что оставляю Сергея одного в столице, где он был в постоянной опасности. Кроме того, мне было тяжело увозить от него Вову, в котором он души не чаял. Он прямо обожал его, хотя и знал, что он не его сын. Со дня его рождения он всё своё свободное время отдавал ему, занимаясь его воспитанием. Я была слишком занята во время сезона постоянными репетициями и спектаклями и совершенно не имела времени заниматься сыном, как я того хотела. Мало кто отдаёт себе отчёт, какой огромный труд представляет собою жизнь первой артистки, какого напряжения она требует. Вова часто упрекал меня, что мало меня видит зимою».

Мы видим, что никто не предполагал более резких изменений в стране. Ну что ж, свергли царя, сокрушили самодержавие, но так ведь давно уже почти весь мир жил без монархов и монархий. Оставались в канун войны только три империи – Российская, Германская и Австро-Венгерская. На них было нацелено острие удара. И вот уже Российская империя сокрушена, да и другие две на ладан дышат.

Но Кшесинская считала, что всё временно, что достаточно пережить смуту где-то в безопасном месте, а потому «безопасность сына и стремление поскорее увидеть Андрея заставили… принять окончательное решение ехать в Кисловодск, выждать там освобождение… дома, а потом вернуться обратно». И прибавляет: «Никто еще не предвидел тогда поворота событий, и по привычке мы составляли свои планы по-прежнему».

Для более или менее безопасного путешествия по стране она всё же выправила разрешение на поездку в Кисловодск, поскольку игры в поиски тех, кто совершал «преступления при старом режиме», Временное правительство ещё не закончило. Те, кто олицетворял или делал вид, что олицетворял «старый режим», себя сразу произвели в невиновные, ну и сводили счёты с теми, кто был столь же виновен, как и они сами.

Кто-то спешил уехать, а кто-то полагал, что и в столице можно переждать сложное время. Да и заботы об имуществе играли не последнюю роль. Знать бы заранее, что скоро эти заботы потеряют всякий смысл, поскольку имущества, недвижимости – всего того, что было привычно и необходимо долгие годы, без чего, как казалось, и жить невозможно, – не будет вовсе.