Книга Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

– За истекший период нашей Федерацией проделана большая работа. За двенадцать месяцев истекшего года организовано более двухсот пятидесяти стартов. В них приняли участие около трех тысяч человек в возрасте сорок – пятьдесят лет, восемьсот человек в возрасте шестьдесят – семьдесят лет, триста участников в возрасте семидесяти пяти, пятьдесят в возрасте восьмидесяти, четырнадцать в возрасте до восьмидесяти пяти и один прыгун с шестом в возрасте девяносто два года. Всего в Федерации состоит шестьдесят семь процентов мужчин и тридцать три процента женщин. За отчетный период по естественным причинам из Федерации выбыло почти четыреста человек, зато вступило около тысячи…

На стадионе ко мне подошла здоровенная тетка и, хлопнув по плечу ладонью молотобойца, сказала по-матерински:

– Правильно ты нас всех пропечатал. Так нам и надо.

Не ожидая такой популярности, я инстинктивно стал избегать Космического Прыгуна, которого иногда видел на спортивной арене. Но в один из дней мы столкнулись лицом к лицу – он вгляделся в меня с чуть большим, чем в Будапеште, интересом и произнес:

– Говорят, ты написал где-то… В журнале? Написал, что поил меня три дня.

Я только пожал плечами.

– Было дело – поил, – согласился мой кумир. – Ничего, я тебя тоже напою. Тут у меня друг – мэр Турку. У него дома полный холодильник пива. Отправимся к нему завтра.

Я согласился хоть завтра, хоть сегодня. Пару раз после встречал Космического Прыгуна, старался сделать так, чтобы он меня заметил. Но он не заметил и к мэру Турку не взял. Потерпев поражение в пьянстве, я полностью отдался спорту и в итоге занял седьмое место среди сверстников. В мире!

После заболел позвоночник, и пришлось поползать несколько месяцев на четвереньках. Затем я как-то утерял все спортивные связи, восстановив их только недавно, когда стукнуло за шестьдесят. Снова стал выступать на ветеранских первенствах. Потому что страсть еще кипит внутри. Только это совсем другая история.

Общественно-политическое бурление перестройки многие факты быта загнало в дальние уголки памяти. Увлекшись яркими событиями своей богемно-спортивной биографии, повествователь в последних главах мало касается физиологии ленинградского существования. Воспользуюсь свидетельством товарища.

Один мой старый приятель, сверстник, ныне ученый, богослов и автор устных романов, выведший математическую формулу справедливости, в середине 70-х закончил престижный факультет Политехнического института. Желание заниматься наукой в научно-исследовательском институте, куда приятеля распределили после защиты диплома, натолкнулось на знакомую многим рутину. Хотелось полета духа, а в результате дипломированный специалист работал на овощебазе на переборке моркови или занимался иными совсем не научными делами. Хотелось прямо и сейчас, а получалось нескоро и не поймешь что. Да и зарплата сто рублей в месяц, на которую живи с женой как хочешь… Спустя годы свой тогдашний мелкобуржуазный протест приятель обычно облекает в такую форму:

– Я учился много лет! Я был успешен, получив диплом признанного в большом мире высшего учебного заведения! И я даже не мог себе купить пальто!

– Задолбал ты всех этим пальто! Ты разве в пальто ходил? Все старались себе достать американские военные куртки, – отвечаю я.

– Про пальто я говорю метафорически, – заявляет сверстник.

Несостоявшийся физик ушел из научно-исследовательского института и в итоге стал официантом. Предлагаемый текст автор написал с его слов.

В Советском Союзе тогдашнее Министерство торговли выпускало журнал «Общественное питание». В нем имелся раздел «Ресторанное дело». В дореволюционном Петербурге, как сообщал журнал в одной из статей, ресторанов на Невском проспекте было больше, чем в брежневском (или романовском, если вспомнить фамилию председателя областного комитета партии) Ленинграде. Ресторанами не считались разные чебуречные, сосисочные, пивные бары. В новых районах вроде Купчино подобные очаги досугового времяпрепровождения практически отсутствовали. Дефицит создавал напряжение на застольном уровне жизни. Чтобы попасть в ленинградский ресторан, следовало проявить ухищрение или финансовую изворотливость. Перед входными дверями ресторана вечером стояла очередь. За стеклянными дверями находился швейцар. Он смотрел на алчущих хмуро. На стеклянных дверях обычно красовалась табличка: «Свободных мест нет». Но если человек хотел попасть в ресторан, то это можно было сделать очень просто, сделав предварительный заказ. Не принимались заказы на вечера государственных праздников и Новый год. Тут следовало побеспокоиться за неделю. В стандартном случае следовало прийти в ресторан накануне или днем и заплатить в кассу тридцать процентов от общей суммы выбранного меню. Средний чек на человека составлял порядка десяти рублей. Но у нас, как известно, гастрономическо-алкогольное веселье часто носит спонтанный характер. Более примитивный способ попадания – подкуп швейцара. Ставка зависела от класса ресторана и величины очереди. В малопрестижных заведениях швейцар брал рубль, где-то брали трешку, а куда-то можно было и за пятерку не попасть. А как осуществлялось чудо, спросите вы, когда в ресторанном зале объективно все места оказывались занятыми? Ответ прост: в каждом ресторане имелись резервные столы и стулья. В крайнем случае, официанты могли накрыть скатертью и письменный стол. Другой прием – официант брал что-то в буфете, апельсины, допустим, в вазе, салаты, сервировал стол и никого за него до поры не сажал. Но за это явное нарушение, нарвавшись на проверку, можно было и работу потерять. Хотя ловкий халдей обычно говорил, что это предварительный заказ, показывая оплаченные им же чеки. По сути дела, официанты и повара составляли криминальную компанию на групповой поруке. Все являлись членами своеобразной банды со своей моралью. Имелась и четкая иерархия. Опытные посетители выработали свой трюк. Если компания хотела беспрепятственно попасть в ресторан, то часов в пять вечера делегировался кто-то один. Человек занимал столик, подошедшему официанту делал заказ на несколько человек, говоря: «Принесите мне все в семь часов, а я пока кофейку попью». Чаще всего так поступали студенты.

Официально в советском ресторане крепкие напитки продавались посетителям только с горячим блюдом и не более ста граммов в одно жало. Под жалом имелся в виду пьющий рот посетителя. Дабы получить больше в это самое жало, следовало официанта материально заинтересовать.

В конце каждой смены рядовой работник общепита отдавал часть денег метрдотелю, своему боссу. Обычно сумма равнялась десяти рублям. Когда кому-то из халдеев приваливала богатая компания и навар с нее явно превышал обычный доход, халдей засылал метру и больше. Каждую смену официант давал посудомойкам от рубля до трех. Эту мзду централизованно собирал бригадир официантов. В смену, длившуюся двенадцать часов, работник что-то ел, приобретая пищу на кухне по ресторанным ценам. После смены возвращаться домой обычно приходилось на такси – как правило, халдеи на метро или автобус не успевали. Зарплата рядового работника общепита была вполне приличная – до трехсот рублей. Однако из нее вычитали стоимость битой посуды. Работник был обязан следить за алкогольным состоянием посетителя и не давать напиваться. А хулиганов следовало сдавать в милицию. В месяц приходилось выплачивать от двадцати до тридцати рублей. Если сосчитать расходы, то станет ясно – большая часть зарплаты официанта уходила в чужие руки. Почему же многие стремились на эту странную работу? Она заранее предполагала криминальные приемы. Приходившие с намерением работать честно в расчете лишь на чаевые не задерживались – чаевые составляли не главную часть дохода.