Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

Работа очень тяжелая, тоннель имеет высоту три метра и ширину пять метров. Потолок, стены и пол уже залиты, еще над ними работают, но они уже почти готовы, и люди приступили к штукатурке стен.

Самая большая проблема в том, что на выходе сооружение не «закреплено», и иногда земляной берег после дождей обваливается и проседает прямо в отверстие тоннеля. Инженер Бужгой говорит, что весь берег у выхода угрожает провалиться и засыпать полностью тоннель. Тогда потребуется целый взвод, чтобы расчистить выход. «У того взвода будет нелегкая судьба. Работать, возможно, придется всю ночь», – говорит мне инженер Бужгой.

На глубине девять метров под землей, в бетонном помещении я собираю солдат, даю каждому по листку белой бумаги и говорю им:

– Устройтесь, где можете, сядьте возле стен, на бетон, на тачки, где хотите. Я вам говорил, что сегодня будем писать диктант. Вы нашли, чем писать, как я вам говорил?

– Да-да! У нас есть ручки!

– Тогда пишите: «Я, солдат-резервист…» Здесь поставьте каждый свое имя… Бэлан Николае, не подсматривать у Арделяна Иона, а то я поставлю кол за списывание.

Солдаты смеются, большая лампочка горит наверху у бетонного потолка, и я продолжаю:

– Итак… пишите: «… заявляю, что я знаю, что покидать рабочее место… на стройке… или покидать казарму в Витане… без письменного разрешения… подписанного командиром взвода… означает дезертирство… и я знаю, что за дезертирство я попаду в тюрьму…»

«Диктант» идет медленно, с большими паузами, в огромных руках солдат ручки кажутся маленькими, как спички, а они, непривычные к письму, мучаются, выводя слова на бумаге.

– Готово?

– Готово, готово! – кричат они нетерпеливо. – Мы закончили! Подписывать?

– Нет, еще есть что писать.

С пола зального помещения, на котором все устроились, поднимается хор протестов: «Хватит! Довольно! Вы хотите нас уморить? Сколько уже пишем! У меня рука болит с непривычки! Вы хотите сделать из нас ученых?»

– Докторами вас сделаю! Докторами по герменевтике!

– Ух, ты! Нас черт попутал! Вот до чего дошло! А что это такое, товарищ лейтенант? – спрашивает Арделяну Ион, хватая себя за клок шатеновых волос на лбу.

Арделяну – превосходный каменщик из Арада, с большим чувством юмора, как, впрочем, и многие резервисты. Ему двадцать четыре года, он знает немецкий, французский и венгерский, но иногда становится нервным. Когда он отбыл недавно в увольнение, я приказал ему жениться, и, когда он вернулся, пришел ко мне, отдал честь по уставу и рапортовал мне, что выполнил приказ и женился. Для подтверждения показал мне удостоверение личности. На удостоверении было действительно записано «женат». Позже я узнал (от него же), что во время увольнения он фактически всего лишь обновил свое удостоверение, а мне показал не новое удостоверение, а то, срок которого истек и на котором было написано «женат». Отвечаю ему:

– Герменевтика, Арделене, – это наука, которая изучает старые книги.

Августин Михай, рядом с ним, тоже каменщик, кричит испуганно, сощурив свои голубые глаза:

– То есть, смотрят, какая у нас выслуга лет в трудовых книжках?

Арделяну поворачивается к нему:

– Ну, если я прочитаю твою, то сойду с ума!

– Хватит! – кричу я. – Этого вам надо было! Дай вам палец… Давайте, пишите дальше. «…Также обязуюсь соблюдать… во время сбора резервистов… все нормы охраны труда и… обещаю не употреблять ни под каким видом алкоголь…»

Где-то в конце зала венгр Винче Штефан, сорока четырех лет, бетонщик, высокий, почти двухметрового роста, что-то бормочет, после чего все, кто вокруг него, начинают хохотать.

– Что случилось, Винче?

– Я, товарищ лейтенант, – начинает Винче с акцентом и крайне серьезным и решительным выражением на лице, – я не напишешь ничего такой! Напишем все что угодно, но такой – нет!

– Нет, Винче, ты не пиши ничего подобного! А то через два-три месяца, когда тебе надо будет уезжать отсюда, ты зальешь за воротник чемодан палинки и потом с ножом кинешься на меня, чтобы меня убить!

– Избави Бог! – говорит Винче испуганно. – Я не сделаю ничего такого!

– Дава-а-айте, хватит! Пишите, что я вам диктую, иначе мы никогда не кончим, если так будем тянуь! Еще ночь нас тут застанет! Итак, на чем мы остановились?

– На… не употреблять ни под каким видом алкоголь…

– Да. Пишите дальше так: «не носить холодного оружия, не драться с товарищами и не обсуждать приказы…» Теперь вы расписываетесь внизу, и готово.

Огромный вздох облегчения прокатывается по всему залу.

– Сдавайте листки мне сюда, а завтра я вывешу результаты!

– Вы поставите нам отметки? – говорит Барбу Георге, коллега по бригаде с Арделяну.

– Конечно, Барбу! Подойдешь ко мне, я тебе занесу отметку в дневник, чтобы ты показал ее жене.

Немцы Хёнигес Иосиф и Хён Франчиск Вальтер из Арада начинают смеяться и говорят мне, что у Барбу нет больше школьного дневника, потому что он его выбросил в день, когда ему исполнилось пятьдесят лет.

Оба немца – шатены, и у них у обоих голубые глаза, только у Хёнигеса рост метр шестьдесят восемь и ему тридцать четыре года, в то время как Хёну сорок шесть и рост у него почти метр девяносто. Оба подали документы на выезд в Федеративную Германию и, кажется, они получат разрешение. Однажды я сказал Хёну в шутку:

– Когда ты приедешь в ФРГ, что ты скажешь своим немцам, Хён, об офицере-коммунисте Пóра Иоане, звере, который будил тебя, когда еще было темно, и вез тебя в цепях на «Уранус», чтобы ты работал в Доме Республики? Что ты скажешь о фанатичном лейтенанте, который, когда ты падал на колени от изнеможения, прикладывал пистолет к твоему виску и орал на тебя: «Работай, иначе я тебя пристрелю!»? А? Какой репортаж появится на Би-би-си! Нет?

– Означало бы, что я лгу, – сказал Хён мягким голосом и с улыбкой.

– А почему бы тебе не солгать, Хён? Все лгут, но не все попадают пальцем в небо. Все воруют, но не все предстают перед судом. И даже те, кто убивает, не все получают наказание. Мир давно не является совершенным, говорить неправду – это самый невинный грех. Одной ложью больше или меньше – уже не играет никакой роли.

Наконец собираю листки, подписанные солдатами, и мы выходим. Я расставляю солдат по рабочим местам. Наверху большая суматоха. Готовится «визит Товарища». Каждую субботу Верховный главнокомандующий посещает Дом Республики. А сегодня суббота. Повезло, что мои люди на рабочих точках в подвале, но и туда он иногда заглядывает.

На стройке в подобные моменты царит такой жуткий переполох, что нас больше не вызывают на собрания и переклички каждые два часа, и мы можем перемещаться по Дому как нам вздумается, чтобы тоже посмотреть, насколько продвинулись работы. Иногда мы, двое-трое офицеров, встречаемся и обмениваемся шутками. На этот раз вижу, как ко мне подходит Ленц, который довольно ухмыляется и говорит мне: