Книга Калигула - Игорь Князький

Начато было при Гае, но также не закончено строительство гаваней в Регии (современный Реджо-ди-Калабрия), портов на самом юге Италии у пролива, отделяющего ее от Сицилии, и на самой Сицилии. Там должны были появиться стоянки для прибывающих из Египта судов с хлебом, они, конечно, могли бы стать, по общему признанию, весьма полезными сооружениями, но для завершения строительства не хватило денег.

Крупнейшим достижением Калигулы безусловно можно считать начало строительства водопровода в Рим из близлежащей области Тибура. Как свидетельствовал Плиний Старший, предшествующие водопроводы превзошло последнее недавнее дорогостоящее сооружение, начатое цезарем Гаем и законченное Клавдием: от сорокового камня (в 40 милях от Рима) до той возвышенности, с которой воду могли бы получать все холмы города, были проведены Курциев и Голубой источники и Новый Аниен, а на сооружение это было израсходовано 350 миллионов сестерциев. «Так что, если кто оценит потщательнее обилие вод в общественных местах, банях, водоемах, каналах, домах, садах, пригородных виллах, расстояния подачи воды, что во всем мире не было ничего более поразительного»{262}. Автор трактата «Об акведуках города Рима» Фронтин (35—103), живший в годы, когда само имя Калигулы было предано проклятию, тем не менее не мог не восхититься этим великим строительством: «Неужели с таким множеством необходимых громадных сооружений водопроводов можно сравнить явно праздные пирамиды или прочие бесполезные, но прославленные сооружения греков?»{263}

Колоссальные затраты в 350 миллионов сестерциев, восьмая часть накоплений Тиберия за двадцать три года правления, в этом случае себя оправдали. И здесь Калигула заслуживает только одобрения и благодарности со стороны народа города Рима и потомков. Но поскольку закончен был акведук при Клавдии, то слава благодетеля, обеспечившего Рим бесперебойным снабжением водой, Гаю не досталась. Самым же знаменитым его сооружением, поразившим современников и завершившимся в его правление, стал грандиознейший мост, построенный по его повелению между скал в Путеоланском заливе Тирренского моря у берегов Кампании, где «на протяжении трех миль между скал он связал между собой два ряда кораблей; насыпал на них песку, построил прочную, как бы сухопутную дорогу»{264}.

Гай Светоний Транквилл подробнейше описывает и само это удивительное сооружение, и смысл его создания для самого Гая:

«Кроме того, он выдумал зрелище новое и неслыханное дотоле. Он перекинул мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три тысячи шестьсот шагов; для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги. По этому мосту он два дня подряд разъезжал взад и вперед: в первый день — на разубранном коне, в дубовом венке, с маленьким щитом, с мечом и в златотканом плаще; на следующий день — в одежде возницы, на колеснице, запряженной парой самых лучших скакунов, и перед ним ехал мальчик Дарий из парфянских заложников, а за ним отряд преторианцев и свита в повозках. Я знаю, что, по мнению многих, Гай выдумал этот мост в подражание Ксерксу, который вызвал такой восторг, перегородив много более узкий Геллеспонт (современный пролив Дарданеллы. — К К.), а по мнению других — чтобы славой исполинского сооружения устрашить Германию и Британию, которым он грозил войной. Однако в детстве я слышал об истинной причине этого предприятия от моего деда, который знал о ней от доверенных придворных: дело в том, что когда Тиберий тревожился о своем преемнике и склонялся уже в пользу родного внука, то астролог Фрасилл заявил ему, что Гай скорее на конях проскачет через Байский (он же Путеоланский) залив, чем будет императором»{265}.

Столь мощный и неоспоримый аргумент в опровержение пророчества Фрасилла потряс современников и не перестает удивлять потомков. В данном случае Калигула уподобился создателям тех великих, но бесполезных сооружений, о которых писал Фронтин. Мост Ксеркса через Геллеспонт был не причудой, но совершенно необходимым инженерным сооружением, позволившим успешно и быстро переправить огромное персидское войско из Азии в Европу для похода на Элладу. Путеоланский же мост страха на германцев и тем более на бриттов никак не мог навести. Они могли испугаться лишь внезапного появления римских легионов на своей земле, увидев насыпи их лагерей. Насыпь между неведомыми им Путеолами и Байями не могла произвести на варваров должного впечатления. Наверное, Калигула и в самом деле решил посрамить астролога: и императором стал, и через залив перескакал.

Иной пользы от этого моста не было. Не случайно Светоний именует его не сооружением, но «зрелищем новым и неслыханным дотоле». Добавим к этому немедленно проявившуюся нехватку грузовых кораблей для доставки зерна в Рим… Путеоланский мост стал апофеозом безумных трат Гая. Он как бы не задумывался, что за политику жизни как сплошного праздника, за все его великие замыслы, если их воплощать в жизнь, необходимо прежде всего платить, платить и платить… А деньги в подобных случаях, сколько бы их ни было, очень быстро заканчиваются. Праздник начала правления Калигулы неизбежно должен был в скором времени закончиться. И он закончился.

Глава VI
«ДО СИХ ПОР РЕЧЬ ШЛА О ПРАВИТЕЛЕ,
ДАЛЕЕ ПРИДЕТСЯ ГОВОРИТЬ О ЧУДОВИЩЕ»

Резкая перемена в правлении Гая наступила еще до того, как к концу 37 года обозначился после его немыслимых трат жестокий финансовый кризис. Причиной ее, как считается, стала тяжелая болезнь, постигшая его спустя семь месяцев с начала правления. Болезнь молодого императора, которого за недолгие месяцы правления все в Риме успели полюбить, вызвала в народе всеобщую тревогу. Когда стало известно о его болезни, «люди ночами напролет толпились вокруг Палатина; были и такие, которые давали письменные клятвы биться насмерть ради выздоровления больного или отдать за него жизнь»{266}. Что это была за болезнь и почему она привела к столь роковым для нашего героя последствиям, спустя почти два тысячелетия определить невероятно трудно. Уверенно можно говорить лишь о том, что после тяжелого недуга Калигула решительно изменился, заставив современников считать себя отныне человеком, впавшим в безумие. Не понимая, какая, собственно, болезнь лишила императора рассудка, многие предполагали отравление. Появилась версия, что Гай стал жертвой любовного зелья, изготовленного из «гиппомана» — нароста на лбу жеребенка. Великий сатирик Ювенал именно мозг жеребенка называет отравой, погубившей разум Калигулы и ввергшей его в совершенное безумие:

…впадешь ты В бешенство, вроде того опоенного дяди Нерона, Мужа Цезонии, что налила ему мозг жеребенка (Всякая женщина то же, что царские жены, содеет). Всё пред Калигулой было в огне, все рушились связи, Точно Юнона сама поразила безумием мужа{267}.

Обвиняя Цезонию, Ювенал явно грешит против истины, доверяясь заурядной сплетне. Во время роковой болезни Цезония не была приближена ко двору и никак не могла подливать коварное снадобье в его пищу. Но, описывая суть безумия императора, гениальный обличитель пороков римлян эпохи первого века Империи замечательно точен. Когда Калигула выздоровел, все прежние связи его разрушились и сгорели дотла.