Книга Джон Леннон - Альберт Голдман

Родители Иоко познакомились на горном курорте для представителей высшего общества Каруидзава. Их брак, явившийся плодом усилий обеих семей, нельзя было назвать счастливым. Супруги Оно не любили друг друга, да и интересы дела вынуждали Эисуке подолгу находиться вдали от семьи. Вскоре после женитьбы его направили работать в Соединенные Штаты. Поэтому Йоко, старшая из троих детей, впервые увидела отца, когда ей уже исполнилось три года. Каждый вечер мать показывала пальцем на фотографию, стоявшую возле постели дочери, и велела ей говорить «спокойной ночи, папа». Кстати, имя Йоко переводится как «дитя Океана», то есть того, кто всегда далеко.

Оно входили в число тех немногочисленных японских семей, которые ассимилировали западную культуру ради успешной деловой либо дипломатической карьеры. (Дядя Йоко, посол Казе, был первым представителем Японии в Организации Объединенных Наций.) В 1936 году маленькая Йоко приехала с матерью в Сан-Франциско. Ее брат Кейсуке родился уже в США. На следующий год, после нападения японцев на американскую канонерскую лодку «Панай» в Китайском море, американо-японские отношения настолько осложнились, что Исоко была вынуждена вернуться с детьми домой, в то время как ее муж получил назначение в нью-йоркское отделение банка.

По возвращении в Японию Исоко пришлось взвалить на себя заботы по управлению имением Ясуда – внушительным сооружением, возвышавшимся на холме позади императорского дворца и окруженным большим парком. Более тридцати человек прислуги оказались в подчинении хозяйки дома, ни на минуту не ослаблявшей своей железной хватки.

Маленькая Йоко обожала свою мать и следовала за ней по пятам. После обеда, когда миссис Оно принимала гостей, Йоко подавала чай, в то время как мать нахваливала свою идеальную дочь. Но хотя Исоко гордилась тем, что может демонстрировать Йоко, точно умную куклу, она никогда не проявляла к ней материнской заботы. Она находила дочь некрасивой и не уставала повторять, что если та и сможет когда-либо добиться успеха, то только благодаря уму. Вероятно, причина такого отношения крылась в ревности, так как Эисуке обожал девочку, и Йоко платила ему тем же. Йоко страдала от холодности матери, чье внимание ей удавалось привлечь только одним способом – стараясь быть идеальной дочерью.

В 1940 году, когда Йоко исполнилось семь лет, семья вновь вернулась в Америку и обосновалась на Лонг-Айленде. Но угроза войны в очередной раз заставила их вернуться домой. На этот раз Эисуке направили по делам банка во Францию, а затем, когда в 1942 году японцы оккупировали французский Индокитай, он получил назначение в Ханой, где жил вполне благополучно, в то время как миллионы вьетнамцев умирали голодной смертью из-за японской блокады на поставки риса из южных областей.

Иоко стремилась получить лучшее образование, доступное для девочки ее возраста у себя в стране. Она поступила в школу Гакусуин, куда принимали детей только из тех семей, которые имели связи с императорской фамилией или с палатой пэров. Затем она была переведена во вновь созданную Академию для студентов, которые учились за рубежом. Здесь, помимо обычной программы, она познакомилась с буддийскими текстами, Библией (ее отец был христианином), каллиграфией, с основами японского искусства, а также западной музыки и балета.

Столь насыщенная школьная программа вызывала у Иокб такой же протест, как и суровая дисциплина, которую навязывала ей мать. «Меня кормили информацией, точно домашнее животное, – сетовала она позднее. – А я все это ненавидела. Особенно музыку. Дело доходило до того, что каждый раз перед уроком музыки я буквально теряла сознание. Наверное, так я пыталась вырваться». В 1944 году, когда бомбардировщики Б-29 стали бомбить Токио, Исоко увезла детей на принадлежавшую Оно ферму, расположенную недалеко от Каруидзавы. Здесь изголодавшиеся крестьяне обобрали Исоко, но Йоко якобы быстро взяла ситуацию в свои руки и заставила крестьян все вернуть.

После капитуляции Японии семейство Оно поселилось в небольшом доме в имении Ясуда, расположенном в Камакуре, маленьком городке на берегу залива Сагами. Вернувшись из Индокитая, Эисуке в 1947 году был назначен сначала заместителем директора, а затемни директором департамента иностранных дел банка. Когда Йоко вновь встретилась с отцом, она была уже подростком, чувствительным, страдавшим от множества проблем, возникших как следствие прошедшей войны. Но теперь Эисуке относился к ней гораздо прохладнее. Такая перемена отчасти объяснялась очевидной зрелостью Йоко, а отчасти тем, что у отца появилась подруга-гейша, которую он поселил в другом городе и которая родила ему двоих детей.

Вернувшись в школу, Йоко повела себя как преждевременно созревший ребенок, начала курить, выпивать и много говорить о мужчинах. Половой зрелости она достигла тоже довольно рано. «Йоко рано начала интересоваться сексом... – вспоминает ее двоюродный брат Хидеаки Касе. – Еще до отъезда в Нью-Йорк она меняла мужчин, как перчатки». Рассказывают, что одним из самых горячих ее поклонников был не кто иной, как ее одноклассник принц То-си, младший сын императора, и что в какой-то момент речь даже шла о замужестве. Но к этому времени – в 1952 году – Эисуке был назначен директором нью-йоркского отделения «Бэнк оф Джапан».

Сначала Йоко решила остаться в Японии, обрадовавшись возможности освободиться от родительской опеки и заявив, что она не может прервать учебу, благодаря которой должна была стать первой девушкой – студенткой философского факультета в истории Гакусуина. Однако уже в конце лета она внезапно бросила занятия и вылетела в Нью-Йорк. В Штатах Йоко сначала изучала литературу и пение в Гарварде, а затем в 1953 году записалась в колледж Сары Лоуренс, расположенный в фешенебельном предместье Бронксвилла. Этот колледж был идеальным местом для богатой японской девушки, интересовавшейся искусством и стремившейся выйти за рамки стандартного образования; здесь обучалось немало девушек, которые считали себя художественными натурами благодаря состоянию собственных родителей.

Очень мало у кого из учившихся в колледже в одно время с Йоко сохранилось о ней хоть какое-нибудь воспоминание. «Я прекрасно ее себе представляю, – вспоминала одна из ее первых преподавательниц, – но совершенно ничего не могу о ней сказать». Одна из бывших соучениц добавляет: «Она была маленькой, странной и всегда одевалась в черное». Йоко очень мало общалась с окружающими. Ричард Рабкин, один из студентов Гарварда, занимавшийся в то время психиатрией, находил ее «очень туманной... Она боялась окружающих... Если ты японец – это плохо, если нет – это тоже плохо... Она не умела обращаться с мужчинами по-дружески. Чтобы подружиться с ней, надо было сначала доказать, что ей не стоит тебя опасаться».

Единственным человеком, с которым она более или менее дружила, была ее одноклассница Бетти Роллин, ставшая позже телерепортером, журналисткой и писательницей. Йоко поразила Бетти своей необыкновенной «поэтичностью». Она изъяснялась «на хайку»116, разговаривая тоненьким приглушенным голосом и коверкая английские слова. Остальные девушки не считали Йоко симпатичной из-за слишком большого бюста, слишком широких бедер и не особенно стройных ног но Бетти находила ее «воздушной» и очень умной. Сама же Йоко отличалась в то время явно несвойственной ей чрезмерной застенчивостью. На третьем курсе она переехала жить в студенческое общежитие, но старалась держаться подальше от светской жизни, отказываясь от приглашений подруг, которые каждую неделю отправлялись в мужские колледжи на охоту. Вообще-то и жизни Йоко всегда были мужчины, но -то были японцы, с которыми она встречалась с разрешения родителей.