Книга Джон Рид - Теодор Гладков

Пропагандистская деятельность Рида в конце концов привлекла внимание так называемого «Оверменовского комитета». Это была организация, воспылавшая фантастическим намерением: ни больше ни меньше, как привлечь к ответственности Октябрьскую революцию! Это не был безответственный частный комитет из потерявших рассудок «патриотов», решивших положить свой живот на алтарь борьбы с «большевистской заразой». Нет, это высокое учреждение было создано Сенатом Соединенных Штатов Америки и состояло из одних сенаторов. Председательствовал в нем, разумеется, тоже сенатор — Ли Овермен.

В феврале и марте комитет вызвал в Вашингтон всех лиц, которые были в России в 1917 году, и подверг их строгому допросу. Показания дали десятки людей, начиная от преподобного мистера Саймонса, бывшего настоятеля методистской церкви в Петрограде, и кончая престарелой «бабушкой русской революции» Катериной Брешко-Брешковской. День за днем стенографы комитета записывали со скрупулезной точностью потоки измышлений о большевиках и Советской власти. Здесь было всё — и наивная благоглупость и расчетливая клевета.

И вдруг в чинном, респектабельном зале заседаний комитета словно взорвалась бомба. На трибуну один за другим выходили Луиза Брайант, Джон Рид, Бесси Витти, Альберт Рис Вильямс, полковник Раймонд Робинс.

Это были разные люди, с разными точками зрения. Но все они говорили правду, одну только правду…

Первой допрашивали Луизу Брайант.

Здание Сената США, комната 116, 20 февраля 1919 года, четверг, 2 часа 30 минут после полудня. Заседание продолжалось и на следующий день. За столом комиссии — сенаторы Овермен, Кинг, Уолкотт, Нельсон, Стерлинг, Юм. Луиза нервничает, она чувствует себя подсудимой, и это выводит ее из себя. Она дерзит… Да, она из католиков. Верила в учение Христа, но не в христианскую религию.

Кинг. Участвовали ли вы в собраниях большевиков?

Брайант. Только в качестве корреспондента.

Уолкотт. Участвовал ли ваш муж в пропагандистской деятельности советских органов?

Брайант. Мой муж делал все, чтобы максимально продвинуть дело революции в Германии… Он работал в России в отделе пропаганды… Такого рода пропаганда не была ни для кого секретом.

Ее грубо прерывают. Луиза взрывается:

— Я здесь не в качестве подсудимой! Я свободная американская гражданка и вправе рассчитывать на вежливое обращение.

В публике волнение, шум, свист, аплодисменты. Сенатор Уолкотт требует удалить всех из комнаты, кроме стенографисток и репортеров. Сенатор Овермен удовлетворяет его требование. Исключение делается только для мужа допрашиваемой — Джона Рида. Луиза берет себя в руки.

Кинг. Когда вы покинули Россию, вы имели при себе паспорт, выданный большевистским правительством?

Брайант. Да, удостоверение курьера.

Кинг (читает). «Дано представителю американской демократии, интернационалистке, товарищу Луизе Брайант…»

Брайант. Верно.

Сенаторы пытаются вытянуть из Луизы сведения, компрометирующие ее и мужа. Она отвечает осторожно, взвешивая каждую фразу. Подчеркивает, что она — лишь свидетель, который хочет, чтобы между Америкой и Россией были хорошие отношения. Сенаторам не нравится, что большевики в документах называют ее «товарищем». Луиза объясняет:

— Это не имеет значения. В России всякого, кто не враг, называют товарищем, Как во времена французской революции все люди именовались «гражданами»…

Кинг. А официального представителя нашей страны назвали ли бы «товарищем»?

Брайант. Конечно. Мистера Робинса также называли «товарищем».

Кинг. А мистера Фрэнсиса?

Брайант. Мистер Фрэнсис не пользовался популярностью у русских и не представлял в их глазах Америку. А полковник Робинс — другое дело… Все русские видели в полковнике Робинсе истинного представителя Америки…

И снова вопросы, бесконечные вопросы. Внешне безобидные, но за каждым — ловушка. Иногда неприкрытая, в зависимости от «тонкости» вопрошающего.

Сенатор Кинг снова возвращается к документу о представлении Луизе прав дипкурьера.

— Следовательно, вы возвратились в Америку как официальный посланец большевиков?

Брайант. Ни в коем случае. Дело в том, что существовала только одна возможность пересечь линию фронта — в качестве курьера. Вот почему такие удостоверения выдавались многим американцам.

Овермен. Вы говорили, что ваш муж находился на службе у большевистского правительства…

Брайант. Да.

Овермен. Какое ему выплачивалось жалованье?

Брайант. Такое же, как всем… 50 долларов в месяц.

Овермен. Плюс то, что удавалось «прихватывать» на стороне?

Брайант. Там нельзя ничего «прихватить». В России, сенатор, очень опасно что-нибудь «прихватывать».

Уолкотт. Однако прихватили же они дворцы и особняки?

Брайант. Откуда вы знаете? Ведь вы там не были, а я была.

Уолкотт. У нас есть свидетельские показания о том, что они живут в роскошных дворцах и разъезжают в дорогих автомобилях.

Брайант. Не знаю никого, кто бы жил во дворце, после того как к власти пришли Советы.

Юм. Разве в период вашего пребывания там не было случаев убийства на улицах?

Брайант. Нет.

Юм. Видели вы людей, умиравших от голода?

Брайант. Нет.

Юм. Советское правительство выдавало продовольствие только тем, кто его поддерживал и был связан с ним, а всех остальных обрекало на голодную смерть?

Брайант. Это неправда.

Луиза пытается рассказать о разрухе, о том, что недостаток продовольствия в России объясняется не Советской властью, а долгой войной. Это сенаторов не интересует. Им нужно другое.

Овермен. Разве вы не знаете, что красногвардейцы врываются в квартиры, грабят дома?

Брайант. Нет, сэр.

Луиза не только отвечает на вопросы, она пользуется малейшей возможностью, чтобы высказать свою точку зрения, — как-никак в зале присутствуют журналисты, возможно, что хоть что-то из сказанного ею появится в газетах. Как американка, убежденная в праве всех народов на самоопределение, она резко высказывается против интервенции.

— Мы должны отозвать войска из России, так как установление дружественных отношений явилось бы благом для обеих стран.

Это уже нетерпимо. С угрозой в голосе Нельсон перебивает Луизу:

— Хотите ли вы, чтобы большевистская власть утвердилась в России?

Брайант. Я считаю, что это дело самих русских.