Книга Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины "дикой девочки" - Людмила Бояджиева

— Но вы остались живы!

— Они довольно быстро выяснили, что арестовали меня по ошибке.

— Разве такое бывает, чтобы они выпускали?

— Вмешалась моя жена Анна Евгеньевна — она была уже на девятом месяце беременности. Поехала в Москву и умолила Луначарского, с которым я одно время работал, поручиться за меня. Анатолий Васильевич походатайствовал.

Анна долго молчала:

— За Николая Степановича тоже просили. Но не я. Я даже не знала, что его арестовали, ведь мы уже состояли в разводе. У него были другие покровительницы.

— Боюсь, никто не помог бы в случае Гумилева. Его признали руководителем Таганцевского дела по показанию свидетелей. Потому и приговор привели в исполнение с такой поспешностью.

— Ничего не понимаю в заговорах. Только… — она строго посмотрела на Пунина, — только уверена, что «красные» этого достойны. А мой бывший муж — герой!

И очень уж молодежь за ним потянулась. А он приспосабливаться никак не хотел — везде за монархизм ратовал. Оставь они его на свободе — недолго бы протянул, затеял бы новый заговор. Николай — олицетворенное чувство справедливости. Это понимала молодежь, сохранившая совесть и святыни православные. Шла за ним. — Анна горячо защищала погибшего, словно только теперь открыв, каким отчаянным правдоборцем и смельчаком был Гумилев.

— Неразумно отчаянный и доверчивый человек. Уверен, его предали.

— Николай Степанович всегда был наивен как дитя, особенно если речь шла об участии в «великом деле борьбы за справедливость»!.. И все же удивительно, что последним, кто видел Николая, были вы… Как будто он препоручил меня вашей заботе. Ведь я же вещунья — во всем вижу знаки и предсказания. Вы еще убедитесь, как редко я ошибаюсь.

— Удивительная женщина! Чтобы понять это, достаточно ваших стихов. А уж личное знакомство…

— Хотите, угадаю, о чем вы думаете?

— Это очень трудно.

Анна засмеялась:

— Ваши мысли вовсе не такая уж страшная тайна. Не надо смущаться, я думаю о том же: нам очень хорошо вместе!

Пунин смотрел на Анну с мольбой:

— Поверьте, я сделаю ради вас все, что в моих силах.

— Спасибо, Николай. Не обращайте внимания на мой сумрачный вид. Моя печаль всегда со мной. Со мной и мое чувство к вам, подаренное свыше. Вас ко мне ангел прислал. — Она стала читать, слегка раскачиваясь и как бы напевая:

Небывалая осень построила купол высокий, Был приказ облакам этот купол собой не темнить. И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки, А куда провалились студеные, влажные дни?.. Изумрудною стала вода замутненных каналов, И крапива запахла, как розы, но только сильней. Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых, Их запомнили все мы до конца наших дней. Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник, И весенняя осень так жадно ласкалась к нему, Что казалось — сейчас забелеет прозрачный подснежник… Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

— Бесовские и алые зори, солнце «как вошедший в столицу мятежник…» — все хочется немедля впитать в себя и запомнить. — Пунин благоговейно сжал ее руки. — Ничего более возвышенного и нежного о встрече двоих я никогда не слышал и не читал.

— Мандельштам говорил, что мои стихи можно извлечь из него только хирургическим путем. Он невероятно талантлив. Я непременно познакомлю вас.

— Анна, Анечка… — В синих глазах блеснули слезы. — Боже, как же мне повезло встретить вас!

Восторженное бормотание перешло в пылкие поцелуи. Размеренно и солидно ходил латунный маятник напольных часов. Иллюзия собственного дома пьянила Анну…

Увы — островок ложного благополучия не мог продержаться долго: они таились, боясь попасться на глаза жене, знакомым, соседям, тем более — родным Пунина.

— Так больше нельзя! — Николай Николаевич кутал своим шарфом продрогшую Анну. — Мы полдня скитаемся по переулкам и подворотням. Мрачно, холодно, ветер, впереди зима. Я еще простужу вас! Все! Решено: мы идем ко мне пить чай!

— Но ведь ваша жена дома! Что она подумает? — Анна насторожилась: уж не означает ли решимость Николая легализовать отношения с ней, разрубив узел мучительного треугольника? — Боюсь смутить вашу супругу.

— Аннушка решит, что я привел в дом ее любимую поэтессу! И будет очень рада.

— Рада! Прекрасный выход! — иронично фыркнула Анна. — Я вовсе не сторонник тройных браков!

— Избави бог! — Пунин перекрестился. — Мы все же не мусульмане какие-то.

— Но и христианам «возжелать жену ближнего» не рекомендуется.

— Аннушка, счастье мое!.. — Пунин бережно и крепко обнял дрожащую возлюбленную. — Устроится все! Уж не знаю как — но устроится непременно!

В самом деле, милая жена Пунина любезно приняла знаменитую Ахматову, поила чаем, говорила о поэзии. Из детской комнаты отец принес показать гостье полуторагодовалую дочку Иринку, тершую сонные глазки.

Визит удручил Анну: теплый дом, семья, о какой можно только мечтать. И все это взять и разрушить? Она поторопилась уйти. В парке, в укрытии продувной арки, горячо уговаривала провожавшего ее Николая Николаевича расстаться и забыть о ней. Притом была так трагически прекрасна на фоне почти облетевших деревьев и круговерти палой листвы, гонимой порывами ветра, что глаза Пунина наполнились слезами, руки, завладевшие руками Анны, дрожали.

— Умоляю вас, драгоценная моя, умоляю! Если вы уйдете, моя жизнь, моя научная карьера да и семья — все пойдет прахом! Поймите, без вас я совершенно не способен жить. Работать, дышать…

Анна дала себя уговорить. «Знакомая, впрочем, ситуация», — отметила про себя знаменитая разлучница.

Прогулки влюбленных возобновились, но теперь они чаще заходили к Пунину «на чай», особенно в те дни, когда его жена, врач, бывала на дежурствах. В кабинете Пунина царил пыльный уют ученого логова. Анне все здесь нравилось, лишь охватывало легкое содрогание, когда после их свиданий Пунин тщательно обшаривал весь дом, боясь оставить следы. Перетряхивал плед, аккуратно смывал в унитазе черные волосы Анны, внимательно проверял кухню и раковину. Она ждала его в сквере, представляя эти унизительные метания пылкого возлюбленного… «Не замечать… Я — Ахматова, — твердила она себе как заговор. — Странно ждать от жизни мужчину «ростом вровень», если даже с Гумилевым все наперекосяк вышло».

— Анна, вы задумались? — Он взял из ее пальцев папиросу со столбиком пепла, но пепел упал на паркет, и, встав на колени, Пунин старательно сдул его под диван. — Чай готов! С черничным вареньем! — Он с легким усилием выпрямился и наполнил чашки.

— Отлично. Мое любимое. — Анна вспомнила, как ненавидела собирать чернику в Слепнево в комарином лесу, и не понимала — ради чего затеваются все эти муки? Ради баночки чернильного сладкого варева? Но об этом Пунину говорить, конечно, не стала, изобразила удовольствие, облизав ложечку.