Книга Чесменский гром - Владимир Шигин

Давно рухнула грот-мачта, а левый борт зиял дырами пробоин, но команда не сдавалась. Люди держались до последней возможности. Только через четверо суток удалось лейтенанту Скуратову зацепиться якорями за грунт близ Либавы. О продолжении плавания не могло быть и речи, корабль едва держался на плаву. Лишь через несколько недель искалеченная «Тверь» кое-как дотащилась до Ревеля.

Флотская общественность требовала суровой расправы над струсившим Дадоном — Игнатьевым. Возглавлять суд был определен адмирал Мордвинов. Он-то и выступил против казни. Рассуждал адмирал, как всегда, здраво:

— Уж ежели в капитаны такой трус выбился, знать, в том и всей коллегии вина немалая!

Капитан 1-го ранга был разжалован в матросы и без всякого пенсиона изгнан с флота в деревню.

Тем временем эскадра продолжала свой путь. По-прежнему выл и стонал ветер в парусах, дыбилась горбами растревоженная пучина. В Копенгагене нагнала эскадру «Африка», а в последних числах ноября — отставший от Первой эскадры линейный корабль «Святослав». И сразу новый скандал! На этот раз его невольным виновником стал капитан «Святослава» бригадир Барш.

За Иваном Баршем слава на флоте громкая. Бригадир морского корпуса не кончал, до всего своим умом дошел. Сам он на флоте с юнг, еще мальчишкой-волонтером отплавал пять морских кампаний.

Старшего брата Барша — Василия — чтит и помнит весь флот российский. Геройски пал он на праме «Олифант» под Мемелем в прошлой войне.

Не привык Иван Барш к хамскому с собой обращению и при первой же встрече выставил Эльфинстона тотчас со своего корабля.

В тот же день лишил его контр-адмирал бригадирского брейд-вымпела и сместил со «Святослава» на 66-пушечный «Саратов».

— Вырываю вредное семя из почвы благодатной! — пояснил он в кругу офицеров-англичан.

Тогда же и сам Эльфинстон перебрался на «Святослав», прихватив с собой Хметевского для присмотра. Новый корабль Степану не понравился. Был он сработан наскоро, неуклюже, высокие борта создавали большую валкость.

— Единственный выход — это срубить верхний дек, — пояснял ему сдававший дела Барш, — но это ведь больше двух десятков пушек. Кто пойдет на такое?

Команда на «Святославе» обученная. Особенно ж хороши были два вахтенных начальника — Козлянинов и Ханыков[50]. Оба толковые и многоопытные.

С выходом из Копенгагена Эльфинстон не торопился. Лишь в конце декабря покинула Вторая эскадра датские берега.

В Немецком море снова штормило. Степан Хметевский в своем дневнике писал:

«Будучи в пути, претерпевали от великих штормов, стужи, морозов, снегу и дождя великое беспокойство и несносности».

Растянувшиеся длинной вереницей корабли зарывались в набегавшую волну по самые мачты. Команды были изнурены до последней крайности. Эльфинстон как-то, прохаживаясь по мостику, признался капитану «Святослава»:

— Русский флот — единственный, с которым мне пришлось держаться в море в декабре месяце!

Но тут же, бросив взгляд на карабкавшихся по вантам матросов, поправился:

— По какому праву ваши люди в перчатках?

— По моему указу, — отвечал недоуменно Хметевский. — В вышине ветер и холод несносный, от него пальцы обмораживаются скоро, посему я и велел на мачты в варежках пошитых ходить.

Но у Эльфинстона было на этот счет свое мнение.

— В перчатках у матросов теряется способность к владению руками, к тому же это развращает. Отныне на мачты лазить только без перчаток!

— Слушаюсь! — Хметевский приложил пальцы правой руки к краю треуголки.

Хлесткий удар ветра с мелким колким снегом заставил говоривших спрятать лица. Подняв воротник собольей шубы, Эльфинстон спустился вниз. Плавание продолжалось.

С каждой оказией Эльфинстон не уставал слать Панину жалобы. Жаловался он абсолютно на все, но более всего — на Степана Хметевского.

«Не могу не удивляться жалобам командира и главных офицеров “Не тронь меня”, постоянно доносящих мне о гнилом и ветхом состоянии корабля, — сообщал он в одном из своих очередных пасквилей. — По правде сказать, можно кое-что привести и в оправдание им, а именно — что они не привыкли ни к ветру, ни к морю в это время года и не умеют... предохранить все части судов от дурной погоды».

Все же недостатки в подготовке кораблей к плаванию англичанин валил теперь на адмирала Мордвинова, сам оставаясь при этом вроде как сторонним наблюдателем.

Наконец Немецкое море осталось за кормой, а впереди в туманной дымке появились смутные очертания английского побережья.

Собравшиеся после Рождества в Портсмуте корабли и суда эскадры являли собой жалкое зрелище. Разбитые и полузатопленные, они нуждались в немедленном доковании. Но Эльфинстон по прибытии в Англию тотчас укатил в Лондон и как сквозь землю провалился. Если изредка в дальнейшем и появлялся контр-адмирал на кораблях, то не иначе как в сопровождении уэст-уайкомбского помещика Дэшвуда да секретаря адмиралтейства Стефенса. Все заботы о судах и людях легли на плечи Барша и Хметевского как старших по званию и положению. Англичане никакой помощи союзникам оказывать не желали, в чем признавались впоследствии весьма откровенно:

«Наше адмиралтейство сначала не выказывало особой готовности в оказании помощи судам эскадры, но по просьбе русского посланника г. Мусина-Пушкина портовым властям было предписание быть с русскими моряками возможно любезнее и оказывать им всякое содействие и помощь».

В Портсмуте корабли Второй эскадры застали разломанный «Северный Орел». В это время его наскоро переделывали в плавучий госпиталь. Снятые с «Орла» орудия Хметевский и Барш распорядились установить по транспортам.

— Зачем? — удивлялись англичане.

— Кашу маслом не испортишь! — отвечали им.

Трем дополнительно нанятым в Англии для перевозки провизии пинкам прикативший из Лондона Эльфинстон велел дать имена особ именитых: «Граф Панин», «Граф Орлов», «Граф Чернышев», а капитанами определил туда своих приятелей старинных: Дашингтона, Престона и Арнольда. На больший из пинков, «Святой Павел», контр-адмирал пригласил капитанствовать своего давнего компаньона по «черным рейсам» пьяницу Бодлея, которого русские моряки быстро и точно окрестили Балдеем. Прихватил с собой Эльфинстон в дальнее плавание и двух своих великовозрастных сыновей с зятем в придачу, положив им повышенное жалованье и своевольно присвоив лейтенантские чины вместо выпрошенных у Екатерины II мичманских.

— Московия — страна богатая! — внушал он своим родственникам за утренней овсянкой. — Там всего навалом, а золота — что грязи!