Книга Чудовище и красавец - Ольга Куно

— Я думаю, как раз разумное, доброе, вечное и выходит, — задумчиво подбодрила меня Мелюзина. И столь же задумчиво добавила: — Только не из того места.

— Может, пусть сами теперь разбираются, а? — в сердцах спросила я.

Хотя выполнять угрозу, конечно, не собиралась и даже не думала давать кучеру сигнал останавливаться или разворачивать карету.

— Ну ведь правда! Я лектор, а не мамка и не нянька! — продолжала бушевать я.

— Да ты что! — испуганно всплеснула руками Мелюзина и даже схватила меня за руку в качестве морального давления. — Они же, в сущности, совсем еще дети! Не смогут сами о себе позаботиться! Ты подумай, каково им приходится уже сейчас! Их ведь посадили в общую камеру, вместе с заядлыми преступниками — ворами, насильниками, убийцами! Страшно представить, что может произойти!

Судя по бледному лицу феи, ей действительно было страшно за девочек. Я скептически покачала головой: все-таки цинизма коллеге определенно не хватает.

— Ничего с нашими девочками не сделают, — заверила я. — Да одна только Моргана любого, кто к ним приблизится, превратит в живописную композицию «насильник в разрезе». Причем не ради соблюдения собственной чести или чести подруг. А просто из научного интереса.

Комментарий: быть Доброй Феей очень сложно, вот ждет рагу прекрасный принц, а вот ты из тюрьмы спасаешь девиц

Карета подкатила к участковому дворику, и мы с Мелюзиной, волнуясь и тревожно оглядываясь, выбрались наружу.

— Нет, Фритта — это я еще понимаю, — продолжала бурчать я, пока мы шагали за стражем к месту временного заключения наших учениц. — У нее потенциал хороший, но непосредственность хлещет через край. Моргана — тоже понятно, у нее наклонности… не совсем здоровые. Но Майя! Ты можешь это понять? А Дейве?!

— Ты же знаешь: отдельная личность — это одно, а толпа — совсем другое. — Мелюзина пыталась хоть немного меня успокоить, но получалось плохо: она и сама заметно нервничала, что плохо сказывалось на попытке. — Когда они все вместе, разум немного… отключается, уступает место коллективной… — она щелкнула пальцами, подбирая слово, — …экспрессивности.

— Коллективному идиотизму, — отрезала я, заворачивая следом за стражником за угол.

Последний, надо сказать, обходился с нами чрезвычайно вежливо и к разговору прислушивался с видимым сочувствием. Во всяком случае, такое складывалось впечатление в те моменты, когда мы видели не только его спину. Быть может, он вообще отзывчивый по складу характера (и не говорите, будто такого при его профессии быть не может: порой люди прибывают на занимаемое ими место самыми странными дорогами), но, скорее всего, просто уважительно отнесся ко взрослым феям, еще и преподающим в университете.

— Вот, прошу вас, — произнес он, отступая в сторону, чтобы явить пред наши очи освещаемую несколькими факелами камеру. — Я сейчас схожу за начальником участка, как вы и просили.

Я была не вполне уверена, что начальник участка соизволит явиться к нам по первому зову, но надежда все-таки была: как-никак, мы действительно не последние люди в городе. То есть не люди, конечно, но в этом-то все и дело.

Позабыв про стражника, мы с Мелюзиной синхронно сделали шаг вперед, вглядываясь в подрагивающий тенями полумрак камеры. Она была огромной, должно быть, единственной на весь участок, с небольшим отделенным своеобразной стенкой-ширмой уголком, по-видимому, выполнявшим функцию туалета. Народу в камере было много. Мы очень быстро разглядели девочек, и не только их. Здесь действительно сидели (как в прямом, так и в переносном смысле) преступники всех мастей. Женщины, несомненно, легкого поведения, мужчины, внешний вид которых можно было приравнять к выведенной на лбу надписи «СУТЕНЕР», здоровенные громилы, а также спокойные, невзрачные на вид люди, изящные и ловкие пальцы которых выдавали в них либо пианистов, либо карманников.

В первую секунду Мелюзина охнула, повторно разволновавшись за наших девочек. Я же ухмыльнулась и, покачав головой, потянула ее за рукав, предлагая постоять у стены, где нас непросто было заметить, и понаблюдать со стороны.

А понаблюдать действительно было за чем. Чуть в глубине, на неровной каменной скамье, сидела Фритта и какой-то здоровый бугай раза в два ее крупнее. Возле каждого из них, с его стороны скамьи, стояло по четыре не слишком чистых опустошенных стакана. Еще по одному стакану они держали в руках, и там поблескивало какое-то мутноватое пойло, даже внешний вид которого заставил меня поморщиться. Мелюзина с интересом вытянула шею. Она была не одинока: вокруг нашей «парочки» собралось около четверти заключенных, и все с азартом следили за разворачивающимся действом.

Резко выдохнув, Фритта поднесла стакан ко рту и принялась пить. Ее соперник поступил так же. Но пил он очень медленно, а к середине стакана все-таки сдался, сгорбился, опуская руки и, морщась, выдохнул:

— Всё!

Фритта же, никак не реагируя на сей факт, не прерываясь, продолжила процесс поглощения пойла. Количество жидкости в ее стакане стремительно уменьшалось. Наконец девушка оторвалась от стакана и, перевернув его вверх дном, с торжествующим видом потрясла, демонстрируя таким образом, что внутри действительно ничего не осталось.

Сокамерники зааплодировали, кто-то принялся обмениваться мелкими — и не очень — монетами.

— Приступай! — громко потребовала Фритта, обращаясь к побежденному бугаю. Тот опустился на пол и отжался.

— Один! — хором прокричали Майя и Моргана.

Здоровяк застыл на вытянутых руках с несчастным видом, но девушки были неумолимы. Стало быть, одним отжиманием проигрыш не ограничивался. Я заволновалась, как бы все выпитое не оказалось в самое ближайшее время на полу камеры.

— Сам виноват, — без всякой жалости, даже, я бы сказала, с ликованием шепнула мне Мелюзина. — Надо быть круглым идиотом, чтобы соревноваться, кто больше выпьет, со студентами!

Переведя взгляд, я обнаружила левее и ближе к решетчатой двери камеры еще одного отжимающегося мужчину. Стоявшая неподалеку Тинкер лениво наблюдала за его стараниями, беззвучно ведя счет.

— А этот в чем провинился? — тихонько спросила я у заключенного, который оказался ближе всего к нам.

— В фантики проиграл, — так грустно, будто речь шла о нем самом, констатировал тот.

— Сам виноват, — в очередной раз объявила Мелюзина. — Послушай, а может, и правда оставим их здесь? В воспитательных целях. Чтобы немного повысить моральный облик городской преступности?

Я наградила ее весьма укоризненным взглядом.

— Сама-то понимаешь, что говоришь? Разве наши девочки могут научить их чему-то хорошему?

Тут среди общего гомона до нас долетел голос Динь.

— Место рождения? Возраст? Род занятий? Каких женщин предпочитаете: блондинок, брюнеток, шатенок или, может быть, рыженьких?