Книга Крестник Арамиса - Поль Махалин

— Однако, мадам, — вкрадчивым голосом заговорила хозяйка, — ворожеи вас никогда не обманывали. Одна из них предсказала, что вы станете едва ли не королевой Франции, не так ли?

Гостья ахнула и тут же прикрыла рот рукой.

— Если вы меня узнали, — сказала она, — считаю бесполезным скрываться далее.

Подняв вуаль, она открыла свое суровое лицо.

— Да, — добавила мадам де Ментенон, — мы не скромные буржуа из Маре, мы пришли, чтобы вспомнить прошлое и заняться настоящим… Вы — дочь преступника, пораженного справедливостью Господа, и преступницы, наказанной справедливостью людей, — воспитывались в Льеже, в монастыре, где ваша мать находилась на протяжении нескольких месяцев перед арестом; с шестнадцати лет вы покинули свое убежище и отправились постигать науки, которые сделали столь печально знаменитыми ваших родителей. Затем вы побывали в Вене, Турине, Мадриде — везде, где Франция имеет врагов, — и всюду предлагали им поддержку своими «губительными» талантами.

— Я дала клятву, — Арманда де Сент-Круа скинула капюшон и явила свою тяжелую, мрачную красоту падшего ангела.

— Вы вернулись в Париж и вышли замуж за господина де Мовуазена, а затем последовали за ним в армию, — продолжала маркиза.

— Это был ваш план, монсеньор, — молодая женщина обращалась к посетителю, который мало-помалу освобождался от парика, галстука и очков.

— Конечно, конечно, — подтвердил он, — чтобы помешать успехам Вандома, а затем его…

— Вандом умер, — перебила его Арманда.

Господин дю Мэн — ибо это был именно он — состроил скорбную мину.

— Большая потеря для государства… Потеря невосполнимая!.. Но ведь несчастье случилось довольно поздно…

— Однако, ваше высочество, разве могли вы подозревать, что действия господина де Жюссака сорвут планы, так ловко проводимые в жизнь…

— А, это тот де Жюссак, который… — начал герцог, но не докончил фразу и спросил: — Кстати, вы знаете, что он завтра женится на вдове графа де Нанжи?

— Знаю, — ответила женщина холодно.

— Уверяют, что это женитьба по любви… Они подходят друг другу!.. Пара лучших… Оба во цвете лет, столь же влюбленные, сколь и одаренные милостями короля…

Арманда промолчала. Но в ее глазах застыла угроза. Господин дю Мэн посмотрел, куда она метнула две молнии… На столике с изогнутыми ножками в большой керамической вазе Бернара Палисси стоял огромный букет подснежников.

— О, посмотрите-ка, мадам, — обратился господин дю Мэн к маркизе, — какие чудесные цветы! И если их запах равен свежести…

Он сделал шаг к столику. Арманда бросилась к нему.

— Не трогайте букет! — закричала она.

Герцог отдернул руку.

— Эти подснежники послужили мне для опасного опыта, — объяснила дочь де Бренвилье. — Если вы помните душистые кожаные перчатки, которые Екатерина Медичи подарила когда-то королеве Жанне д’Альбер, не трогайте букет!

Мадам де Ментенон раздраженно прервала их разговор:

— Но мы отвлеклись… Прошу вас, продолжим беседу! Речь идет не о цветах, не о науке, не о господине де Жюссаке с его женитьбой. Речь идет о его величестве, жизни которого угрожают… Вы угрожаете, дочь казненной!

— Я?

— Разве вы не дали клятву, как только что сообщили? Одну из тех клятв, что связывает совершающих злодеяния? Одну из клятв, которую мертвые слышат в могилах?

— Это правда, — проговорила Арманда, стиснув зубы. — Это правда. Я поклялась, и моя покойная мать ждет возмездия.

— Ну так вот, — продолжала маркиза. — Если бы я послушалась только того, что диктует мне долг, то здесь, на моем месте, был бы господин де ла Рейни, а на Гревской площади судьи Горячей комнаты снова разожгли бы костер для Бренвилье… Но мне вас жаль… Жаль вашей молодости… Жаль, потому что любовь сбивает вас с пути истинного. Она же служит вам оправданием… Нет, нет, мне не по вкусу страшный конец: ужасные муки, бесчестье эшафота, крики толпы, рука палача, костер, пожирающий это прекрасное тело, пепел, развеянный по ветру…

— О, моя бедная мать! — глухо зарыдала Арманда. — Бедная моя мать! — Она побледнела и замерла. Под дрожащими веками вспыхивало и гасло голубоватое пламя — так горят глаза хищников в ночи.

Маркиза и господин дю Мэн обменялись быстрыми взглядами. Мадам де Ментенон была довольна произведенным эффектом. Театрально запрокинув голову, она тяжело вздохнула и снова принялась за дело:

— Впрочем, достойно ли вас такое злопамятство, такая месть? Нужно ли толкать в яму несчастного, который и так едва удерживается на ее краю? И не желает ли он сам покинуть сегодня эту землю, где завтра его ждут, быть может, новые горести? Смерть отняла у него старшего сына… Может быть, ждет она и господина дофина, здоровье которого — увы! — оставляет желать лучшего… Не коснулась ли она и колыбели двоих детей, единственной радости, единственного утешения, последней надежды старика, уже и без того истерзанного страданиями?.. И вот он, одинокий, стоит среди гробов… Побежденный старостью, раздавленный печалями, лишенный сил, он едва уже выносит тяжесть короны и удары судьбы?.. Поистине: если уж суждена такая жизнь, я бы лучше просила Небо ниспослать ему то, чего жаждет ваша ненасытная мстительность, и отозвать его с этого света, где он был так сурово и, быть может, справедливо наказан за совершенные ошибки!..

Арманда слушала, опустив глаза. Она не шевелилась, но внутренне вздрагивала всем телом. Маркиза умолкла. Дочь де Бренвилье подняла голову, лицо ее снова обрело живые краски. Она пристально посмотрела в глаза собеседницы.

— Довольно! — сказала она. — Я поняла.

Это было произнесено таким тоном, что мадам де Ментенон и господин дю Мэн, несмотря на всю власть, которую они имели над этой женщиной, не смогли совладать с дрожью.

— А! — прошептала маркиза. — Поняли…

— Вот что вам внушила забота о жизни дорогого существа, — процедила Арманда. И добавила без тени иронии: — Вам хватило красноречия и душевного благородства.

Мадам де Ментенон, почувствовав, что покраснела, слегка нахмурила брови, и заглянула своим инквизиторским взглядом в самые глаза Арманды, но ничего более в них не прочла.

— Я много раз говорила себе слова, подобные вашим, — продолжала дочь де Бренвилье. — Жизнь короля будет сохранена.

— Обещаете это перед Богом? — спросила маркиза торжественно.

— Да, обещаю. Вы сумели убедить меня, да и картину Гревской площади представили весьма живописно.

— В добрый час! — воскликнул господин дю Мэн. — Примите мое восхищение, дорогая мадам де Мовуазен. Мы были уверены в вашем здравомыслии, иначе бы не пришли сюда!

Наступила тишина, и в этой немой сцене, хладнокровно глядя друг другу в глаза, все трое вполне проявили свой комедийный талант.

— Но скажите, — осведомилась Арманда, — мне позволено будет остаться в Париже?