Книга На острие меча - Богдан Сушинский

Другое дело, что этих «нежных чувств» вполне хватило бы для того, чтобы убрать графиню с дороги раньше, чем она успеет разоблачить его перед местным светом, перед польским офицерством, перед Сирко и Гяуром. И де Рошаль серьезно обдумывал способы, какими можно было бы осуществить это. Пока что ясно одно: любой из способов требовал того, чтобы их встреча с графиней-заговорщицей в конце концов состоялась. И как можно скорее. Он должен был хоть что-нибудь знать о ее теперешнем способе жизни, о причинах приезда сюда, по крайней мере в ее толковании.

Но главной загадкой для него оставалось: почему Диана де Ляфер не предпринимает ни малейших попыток встретиться с ним, хоть что-нибудь разузнать? Появилась в городе, и словно в воду канула. На нее это не похоже. В Париже высший свет, собравшийся на очередной бал, мог не знать, удостоит ли его своим присутствием королева, первая дама двора, та или иная герцогиня. Но о том, посетит или не посетит его красавица-графиня де Ляфер, знали все, причем с первого дня подготовки к нему.

Как знал Париж и то, что красоту этой женщины могло затмить лишь ее коварство.

Тем не менее сегодня ему повезло. Возвращаясь из крепости, он пересекал площадь у собора и вдруг увидел, как из соседней улицы медленно выезжает карета, на передке коей восседает громадина-татарин, большая медно-желтая голова которого отсвечивала на нежарком подольском солнце, словно потускневший, перевернутый вверх дном армейский котел. Де Рошалю действительно еще ни разу не приходилось видеть графиню, однако татарин этот попадался ему на глаза уже несколько раз, и квартирмейстер сумел разузнать, что это и есть слуга графини по имени Кара-Батыр.

Ни на какую случайность рассчитывать уже не приходилось. Де Рошаль не мог позволить себе упустить такой шанс.

— Эй, кучер, — погнал он коня наперерез карете, — мне сказали, что ты служишь графине де Ляфер! — преградил дорогу пегой паре лошадей заговорщицы.

— Видит Аллах, что только ей, — молитвенно вознес руки к небесам татарин, не скрывая презрительно-холодного блеска своих больших, навыкате, черных глаз.

— Как бы мне увидеть твою хозяйку?

— Графиня в карете.

— Она в карете? — внутренне возликовал майор.

— Иначе я не сидел бы здесь, мой господин, — усиленно играл покорного слугу Кара-Батыр, хотя обычно держался со всеми горожанами независимо, а иногда и дерзко. — Моя повелительница торопится. Потрудитесь убрать свою лошадь.

— Мне нужно поговорить с ней, — как можно громче сказал де Рошаль, не сомневаясь, что графиня уже слышит и видит его.

Подъехав к дверце кареты, он наклонился к окошечку и даже взялся за ручку. Однако дверца оказалась закрытой изнутри, а окошечко — занавешенным.

— Графиня де Ляфер, вы здесь? Мне хотелось бы поговорить с вами. Это важно для нас обоих.

Прошло две-три томительные минуты, прежде чем дверца, наконец, открылась и показалось строгое лицо дамы. Да, это была она, графиня де Ляфер, — нестареющая, неувядающая, не поддающаяся тлену времени и болезням.

— Что бы это значило, господин офицер?

— Простите, графиня, я уже все объяснил.

— Прежде всего, представьтесь. Кто вы?

«Какое искреннее неузнавание! — опешил майор. — Не хватало только, чтобы она захлопнула дверцу и приказала кучеру трогать».

— Вы не можете не узнать меня, графиня. Не прошло и трех лет.

— О, Боже! — просветлело лицо графини. — Вы это или не вы?!

— Что с вами, графиня? Мы были знакомы более полугода.

— Считаете, этого достаточно, чтобы запомнить любого мужчину?

— Нас связывали особые обстоятельства. Это придает мне уверенности.

— Увы. Мне сообщили, что вы погибли. Признаться, я горевала недолго, хотя и сожалела. Как вы оказались здесь, господин…

— Майор де Рошаль, — упредил он графиню. — Меня зовут здесь только так: майор де Рошаль. А служу я главным квартирмейстером гарнизона войска польского короля. Мне бы не хотелось, чтобы… — выразительно кивнул он в сторону сидевшего к ним спиной татарина.

— Понимаю, понимаю. Каким образом вы узнали о моем появлении здесь?

— Как можно скрыть появление в этой глуши парижанки? Мне, французу, только и твердят: прибыла ваша землячка.

— Теперь все ясно.

— Нам нужно бы встретиться с вами, графиня.

— Только в том случае, если у вас есть веские причины просить о встрече, — сдержанно охладила его Диана.

— Они есть. С вашего позволения, я сам могу назвать место нашей беседы. Очевидно, вам неудобно, чтобы майор де Рошаль являлся на рандеву во дворец Потоцких.

Графиня мило, загадочно улыбнулась и снова взялась за дверцу.

— Это действительно было бы крайне неудобно, господин, как вас там…

— Майор де Рошаль, главный квартирмейстер.

— Вот именно. Как неуместной была бы и сама наша встреча. Ну посудите сами: о чем я могу говорить с неизвестным мне майором де Рошалем? Пусть даже главным квартирмейстером гарнизона? Нонсенс. Извините, мы торопимся. Трогай, Кара-Батыр, трогай, — захлопнула она дверцу перед носом майора.

«Змея! Ей, видите ли, не о чем говорить с незнакомым майором де Рошалем! — поиграл желваками квартирмейстер. — Это, видите ли, нонсенс. Но не ради этого ли ты появилась в Каменце, “змея на паперти”? Нет, по-моему, ты уже сползла с паперти и подбираешься поближе».

И все же он заставил себя унизиться до того, что опять догнал карету. Дверца снова чуть-чуть приоткрылась.

— Простите, графиня, как скоро вы оставляете наш город?

— Через три дня, — тут же послышалось в ответ, однако в этот раз лица графини он не увидел.

— Осмелюсь просить вас о небольшой услуге.

— В этом городишке я никаких услуг не оказываю, — двусмысленно объявила де Ляфер.

— Вы неправильно истолковали мои слова, графиня. Я прошу вас вести себя таким образом, чтобы в Каменце и впредь называли меня только так: майор де Рошаль, — попытался просунуть он голову в карету.

Однако дверца больно ударила его по лицу, сбила головной убор и тут же захлопнулась.

7

Тренировку Гяур, как обычно, проводил недалеко от дома, в котором снимал комнаты, на речном лугу, между старыми ивами, на стволах которых еще чернели пучки тины — метки весеннего паводка. Он фехтовал двумя саблями, отражая коварные атаки Улича и Хозара, во время которых телохранители, особенно Хозар, часто переступали тот предел благоразумия, за которым любая разминка неминуемо превращалась в кровавую схватку.

Правда, Улич вовремя замечал это и с криком: «Суд Господний, мы же перебьем друг друга!» — прекращал их опасные игрища. Но все трое понимали, что от азарта пора отказываться.