Книга Плата за наивность - Бронислава Вонсович

– Ложь, – коротко сказал он уже где-то за моей спиной.

А передо мной был уже Вернер, и я могла смотреть ему в лицо. Честное, наполненное искренней заботой и переживанием за друга, за его будущее и личную жизнь. Но его выдавали глаза: колючие и злые, они не позволяли полностью ему поверить. Да и руки, напряженные, чуть подрагивающие, тоже выдавали. Приготовленный им удар не был дружеским, хотя и не столь сильным – я могла лишь догадываться, что он есть, но ничего не видела.

– Моника тоже считала, что на приютских девочек наговаривают, – с явным сожалением о непонятливости друга сказал Вернер. – Говорила, Регина – замечательная, добрая, понимающая, честная. И что? Это добрая и честная инорита обокрала ее сразу, как появилась возможность.

Они скользили вокруг меня, медленно перетекая из точки в точку и внимательно следя за противником. Одна ошибка – каждый ждал от другого лишь одной ошибки. И обоих останавливала я. Точнее, Николас боялся меня задеть, почему-то я была уверена, что пришел он по сигналу моего артефакта и теперь не знает, насколько он разряжен. А вот Вернер опасался другого – что своим ударом не нанесет урона противнику, а лишь сделает мой браслет обычным украшением, после чего останется без дополнительной защиты. Сейчас я мешала Николасу, но помогала Вернеру, и это было совершенно неправильно. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход. Я не была уверена, что любое мое вмешательство пойдет на пользу Николасу. Даже если я схвачу Вернера за одежду, это будет неожиданностью для обоих. И я продолжала сидеть и изображать статую, лишь глазами отслеживая чужие перемещения. Мое движение могло отвлечь любого из них. Но боялась я лишь за одного.

– После кражи твой Дар, незадолго до этого упавший, опять вырос, – отметил Николас. – А сам ты перестал искать, где бы занять деньги.

– Это от злости и обиды за любимую девушку! – возмущенно сказал Вернер. – Сам посуди, Моника так страдает, что ее доверие было обмануто, самым наглым образом обмануто. Я заметил, на мой Дар очень влияет состояние души. Когда мне плохо – Дар падает.

Сейчас он стоял как раз напротив меня и выражал полную готовность раскрыть глаза другу, помочь ему понять, как оно все обстоит. Лучше, конечно, посмертно – руки Вернера, направленные в сторону Николаса, были сложены для магического удара, одного из тех, что им вдалбливали столько лет в Академии.

– Вернер, когда у тебя падает Дар, ты злиться начинаешь, а никак не наоборот.

– Ник, ты меня в чем-то обвиняешь? Давай поговорим начистоту.

Вернер поднял руки в жесте примирения. Но сам был по-прежнему напряжен. Рисковал он не так уж и сильно. Его защита выдержала бы несколько ударов магией и дала бы возможность собраться.

– Нет никакой семейной методики, – сказал Николас, продолжавший стоять за моей спиной. – Есть зелье, которое ты принимаешь. И срок его действия контролировать ты не можешь.

– Ник, что ты говоришь? – с искренним возмущением сказал Вернер. – Если я не поделился с тобой семейным секретом, это не значит, что его нет.

– Не надо мне рассказывать сказки. Не поверю. Здесь просто смердит орочьими штучками. И друг твой ими увешан… был.

Вернер бросил короткий взгляд на Эдди, и я тоже скосила глаза в ту сторону. Вдруг он только притворяется и сейчас лишь ждет возможности нанести удар в спину? Но тот так и лежал без движения, темным комом у стены. Я пожалела, что падал он медленно, а не плашмя вперед – в этом случае он непременно разбил бы нос и пол под ним сейчас украсился бы живописной кровяной лужицей. Вот и Вернер не нашел там ничего интересного.

– Хорошо, не будем сказки рассказывать, – серьезно сказал он. – Если ты помнишь, год назад стоял вопрос о моем отчислении. Уровень Дара был предельно низкий. Когда меня брали, рассчитывали, что он в результате постоянных занятий увеличится.

Николас ничего не ответил. Я его не видела, но, наверное, он кивнул, подтверждая слова Вернера, потому что тот продолжил.

– А как раз год назад ввели новые требования по Дару, и ректор решил проверить всех, у кого в документах стояли значения ниже нужного. Проверить и отчислить. У меня до новых норм не хватало самой малости, и я смог всех убедить, что нужный будет. Сказал, что постоянно занимаюсь, и Дар хоть и медленно, но растет. Это было неправдой. После роста на первом курсе он замер, что бы я ни делал. Куратор сказал, что через месяц замеряют, если подвижки будут – оставят, если нет…

Вернер замолчал. Молчал и Николас.

– Я был в отчаяньи, – продолжил Вернер, так и не дождавшись сочувствия. – Да, тебе меня трудно понять. Ты не зависишь от жалованья. Не взяли бы в армию – прожигал бы жизнь в столичных ресторанах.

– Это не слишком интересно, – заметил Николас.

У Вернера блеснули глаза – он дождался хоть какого-то отклика.

– Я не говорил, что это интересно мне, – возразил он. – Ты же знаешь, я всю жизнь мечтал защищать интересы Гарма.

Мне показалось, что он врет. Похоже, не только мне.

– Теперь я в этом не так уверен, – сказал Николас. – Твои новые знакомые не похожи на тех, кто заботится об интересах нашей страны.

– Мои новые знакомые помогли мне решить мою маленькую проблему, – возразил Вернер.

– Раске, а ты заметил, что у тебя времени между приемами проходит все меньше?

– С чего ты взял? – Вернер зло на него посмотрел.

– Первый раз у тебя Дар вырос почти на четыре месяца, – ответил Николас. – А последний прием дал рост меньше чем на две недели. А что потом? Будешь пить зелье ежедневно?

– А хоть и так, – бросил Вернер, уже не пытаясь притворяться. – Тебе-то что? Тебе меня не понять – тебе вся жизнь на блюдечке поднесена. У тебя есть все. Титул. Деньги. Девку захотел – так, смотрю, на ней уже твой браслет.

– Инорита Ройтер вернет его мне через несколько дней.

– Вот как? – Вернер чуть насмешливо скривился. – Выяснил, что денег там не так много? Я тоже заблуждался, но мне сегодня разъяснили. Правильно. От приютских девок нужно держаться подальше. И Моника это поняла.

Мне казалось, что он намеренно меня оскорбляет – чтобы я начала кричать, вскочила, привлекла к себе внимание Николаса. Но урок лорда Лоренца не прошел для меня даром. Теперь меня так просто из себя не вывести. Для меня не существовало курсанта Раске. И его мнения тоже не существовало. Пусть хоть весь изойдет на грязь и фекалии. Я его не вижу и не слышу.

– Моника поняла, что других людей можно использовать, – сказал Николас. – Или это ты ей подсказал, а, Раске? Ценности ее семьи пошли на твое зелье? Ты без него еще вообще можешь?

– Не могу, – зло сказал Вернер. – И стоит оно недешево. Но оно того стоит, Лоренц. Чувствую себя всемогущим. Мы сейчас с тобой почти равны. Да ты и сам это понимаешь, поэтому не торопишься нападать.

Легкое, едва заметное касание. Рука Николаса прошлась чуть выше лопаток. Это была совсем не ласка, это был приказ. Очень четкий и очень для меня понятный. Я не могла встать и сдвинуться с места, и Николас это прекрасно видел, но я могла уйти с линии магического огня и по-другому – и тем самым дать ему возможность разобраться с противником. Что я и сделала, резко наклонившись вправо и упав вместе со стулом. Удар был очень болезненным – плечо и бедро тут же заныли. Но Вернеру досталось больше. Грохот падающего стула привлек его внимание на краткий миг, но этого мига Николасу оказалось достаточно, чтобы пробить и защиту, и самого бывшего друга. Вернера сначала выгнуло, потом скрутило. Мне было видно, как из него засочилось что-то темное, похожее не то на туман, не то на мелкую взвесь. Ходили слухи, что в нашей армии есть заклинания, позволяющие убрать шаманское зелье из противника. Очень было похоже, что слухи правдивы и сейчас использовалось как раз такое. Вернер упал на пол с глухим стуком. Почему-то я сразу поняла, что он мертв, хотя каких-то видимых повреждений и не было. Разве что рот так и застыл в беззвучном крике. И глаза… глаза были такие, как полтора года назад у Петера, – стеклянные, смотрящие в никуда.