Книга Между любовью и любовью - Галина Лавецкая

Все это напоминало московскую жизнь, их галерею, шуточки Никиты и Томки, веселую суету, которая там царила, ироничную нежность Алика… Вика сама себе не хотела признаваться, как ей не хватает его. Со Стасом было очень хорошо, особенно ночью, когда они оставались вдвоем. Ей нравилось сидеть вечерами в его кабинетике. Иногда она откладывала книгу, окликала мужа, и он, оторвавшись от компьютера, поднимал на нее глаза и улыбался своей спокойной, какой-то детской улыбкой. Стас говорил, что это и есть то счастье, о котором он мечтал последние годы – просто видеть рядом Вику.

Но ей не хватало долгих разговоров с Аликом. С ним было интересно всегда, даже когда они ссорились. Со Стасом говорили о детях, планах на выходные и каникулы. Рассказывать ему о новостях, обсуждаемых в галерее Шацмана, и о своих встречах с приятельницами не было смысла, все это для него неинтересно. А расспрашивать Стаса о работе, о том, чем он так увлечен, тоже было бесполезно. Она просто не понимала, о чем вообще идет речь. Вика помнила, как в самом начале семейной жизни пыталась вникнуть и понять то, что было главным для Стаса, заставляло забывать обо всем на свете, даже о ней. Но когда он пробовал объяснить, ей казалось, что муж говорит на другом языке. Слова вроде знакомые, а смысла нет. Так что их разговоры редко выходили за рамки семейных интересов.

А Вика привыкла слушать рассказы Алика о поэзии, о музыке. Иногда не соглашалась с ним, спорила до крика. Но Алик был замечательным рассказчиком и собеседником, от него она узнала так много. Они понимали друг друга, о чем бы ни зашел разговор. Не всегда одинаково оценивали, но у них были общие интересы и общие увлечения. А сейчас, лишенная этого, Вика чувствовала какую-то пустоту, эмоциональную или интеллектуальную. Даже хорошо разбирающийся в живописи Миша Шацман больше интересовался коммерческой ценностью картины. Он мало что знал об истории создания той или иной работы, и его не интересовала судьба современных художников. Поэтому у него в галерее хоть и кипела жизнь, но это просто общение, светские сплетни и салонные разговоры.

Когда домой возвращались девочки и Стас, ощущение пустоты исчезало. Надо было всех кормить, выслушивать, успокаивать. Анечка всегда приносила из школы только радостные новости. Ей там нравилось все – и учителя, и одноклассники. А Ира с каждым днем все больше и больше выражала свое неудовольствие.

Учителя к ней придирались, девочки в классе – примитивные дурочки, а мальчишки – просто сопляки и дебилы. Ирочка выбрала себе в дополнительные предметы искусство и музыку. Это было единственное, в чем она преуспевала. Учительница музыки была от нее в восторге. В остальном успехи Ирочки были весьма средними, а она не привыкла быть на последних ролях. Мальчишки, конечно, кружили вокруг нее, но Ира не удостаивала их своим вниманием. Вику и Стаса беспокоило то, что девочка до сих пор не вписалась в школьную жизнь и не привыкла к ней. Возможно, если бы с ней училась Аня, все было бы проще. Анюта всегда была «душой» класса, и в Нью-Йорке ничего не изменилось. Оставалось надеяться, что Ирочка постепенно привыкнет к новому окружению. Тем более что она должна участвовать в большом рождественском концерте. А производить впечатление на зрителей Ирочка умела и любила.

В Нью-Йорке полным ходом шла подготовка к Рождеству. Все сияло, сверкало и переливалось. В магазинах была толчея, люди выходили, нагруженные нарядными коробками и пакетами. В Рокфеллеровском центре поставили главную американскую елку, и зрелище было фантастическое. В семействе Зданевич решили изменить традиции новогодних подарков и положить их под елку двадцать четвертого декабря. Поддавшись общему рождественскому ажиотажу, они готовили сюрпризы. Вика с девочками ходила по магазинам, выбирая подарок для Стаса, а с ним покупала подарки дочкам. И с таинственным видом девчонки с отцом уходили на каток, но Вика знала, что они пошли искать что-нибудь для нее.

Рождество было решено справлять дома, как и положено по здешним традициям, а Новый год – у друзей. Договорились собраться у симпатичной пары из Зеленограда. Вика их давно и хорошо знала. Они жили в доме для преподавателей университета, в просторной квартире. Это было удобно для всех, потому что еще две пары приглашенных жили там же, а Вике со Стасом было совсем рядом. Да и дети могли бегать из квартиры в квартиру, детей возраста Ани и Иры собиралось целых пятеро, так что у них образовывалась своя компания. А на следующий день должны были улететь в Денвер. Стас заказал номера в Аспене. Это был довольно дорогой курорт, и Вика сомневалась, стоит ли тратить такую кучу денег. Но Стас решительно отклонил ее сомнения: он зарабатывает достаточно, чтобы повезти свою семью в Аспен. Столько лет мечтал, как они будут жить все вместе и он сможет наконец доставлять им удовольствие в каникулы и праздники. Так что пусть Вика не забивает голову ерундой, а покупает себе и детям нарядные костюмы. Он едет с тремя самыми красивыми девчонками, и в этом Аспене все ему обзавидуются.

В общем, все было заказано, распланировано и совершенно ясно, что раньше весны Вика в Москву не попадет. Надо было как-то подготовить Алика, и эта мысль немного портила ей радость от предстоящих праздников. Но позвонить не решалась, понимая, что ничего приятного не услышит. Она обещала писать, но до сих пор не собралась, хотя настроение для письма появлялось не раз. Да, лучше написать, а потом позвонить и поздравить с днем рождения. К тому времени Алик из письма будет знать о ее неопределенных планах и первая обида уже пройдет. Да и зачем затевать неприятные разговоры, когда тебя поздравляют с днем рождения? И Вика написала письмо. Писала с любовью, с грустью, обдумывая каждое слово. Писала, как ей не хватает его, Москвы, всей их жизни, его музыки… Осторожно, как о второстепенном, сообщала семейные планы, стараясь, чтобы это выглядело так, как если бы Вика и отношения-то к этим планам не имела. Вот как-то так все получается, что иначе нельзя. Разные важные обстоятельства, от нее не зависящие. И опять очень искренне, с нежностью о нем, о нем…

Я одинока, и ты одинок,А время бежит, как сквозь пальцы песок.И некогда думать о нашей судьбеВ дневной суете ни мне, ни тебе.Задернуты шторы, вечер настал.Меня ты давно уже ждать перестал.Винить не могу – мой любимый устал.Вином золотистым наполню бокал.Не знаю, где истина,Но настроенье поднимет вино,И мелькнет сожаленьеО счастье, утраченном слишком давно.И вот, как в замедленном старом кино,Плывут эпизодами воспоминанья,Плывут без волненья и без желанья…Когда это было? Шуршали шелка,Горела свеча, и твоя рукаМеня обнимала, и лишь слегкаК лицу прикасалась твоя щека.И плакала музыка, таяли свечи.Я помню тебя и помню тот вечер.

И пусть ей далеко до красавицы-поэтессы, но он должен почувствовать, что это все о нем. Она ничего не забыла и любит. Может быть, как раз это дилетантское стихотворение растрогает Алика, и он не будет злиться на нее? И вздохнув, она отправила письмо.

А в начале декабря произошел неприятный случай в школе. Темнокожий мальчик пригласил Ирочку в кино, она ответила оскорбительным отказом, назвав его негром, что в Штатах абсолютно недопустимо. Это слышали ребята, разразился целый скандал. Отец мальчика оказался известным адвокатом, и Вике со Стасом пришлось объясняться с ним и приносить извинения. Извиниться пришлось и дочери. Из-за этого она устроила дома громкую истерику, швыряла в чемодан свои вещи и кричала, что никогда больше не пойдет в школу. Анечка была возмущена, Стас расстроен, а Вике было жаль глупую Ирку, которая с несчастным видом сидела в своей комнате, отказываясь от всего. Слово «политкорректность» витало в воздухе, но Ирка упрямо твердила, что в школу больше не пойдет и мальчишка сам виноват. Зачем он полез к ней с дурацкими приглашениями? Да кто он вообще такой? Да плевать ей на эту политкорректность! Ни в чем она не виновата, а ее заставили извиниться, унизили перед всем классом! Вике пришлось договориться в школе, что Айрин несколько дней не сможет посещать занятия из-за нервного срыва. Через неделю, кое-как успокоившись, Ирочка пошла в школу, и все вроде наладилось. Но за две недели до рождественского концерта она из упрямства и вредности отказалась выступать. Учительница музыки была в шоке, Иркина игра была ее гордостью, лучшим номером этого концерта. Уговаривать дочь было бесполезно, и Вике опять пришлось объяснять поступок дочери последствиями того печального случая. Девочка еще не успокоилась и не в состоянии оказаться в центре внимания. В школе к этому отнеслись с пониманием и посоветовали хорошего психоаналитика.