Книга Дитя огня - Юлия Крен

Но это опьянение быстро прошло. Маура еще дышала. Кровь застыла в жилах Матильды. Она больше не торжествовала.

Девушка опустилась на пол рядом с умирающей, возле которой образовалась лужа крови. Матильда не давала воли раскаянию, которое зарождалось у нее в душе. У нее еще было время, чтобы задать вопросы.

– Кто я? Кто же я такая, раз ты хотела меня убить?

Из уголков рта Мауры пошла пена, сначала белая, потом красноватая. Белки ее глаз пожелтели. Она хрипло дышала.

– Ты не имеешь права… находиться в этом монастыре… Ни в одном монастыре мира… не должна жить такая, как ты.

Близкая смерть забрала из ее голоса силу, но не ненависть.

– Мой отец был норманном, об этом я догадывалась уже давно, – пробормотала Матильда, – но это не моя вина. Я всегда хотела стать хорошей монахиней.

– Речь идет не только о… желании. Судьба возлагает на плечи каждого из нас свою ношу, и мы должны ее нести. Ты… не просто дочь норманна, одно лишь это обстоятельство не сделало бы тебя опасной. Ты… еще и дочь… внучка… – Маура замолчала.

– Ты же провела рядом со мной все эти годы… Ты была моей подругой.

Из груди Мауры струилась кровь, но это не вызывало у Матильды сочувствия – ей казалось, что ранение получила она сама. Осознание того, что ее обманули и предали, не было смертоносным, как нож или яд, но причиняло такую же боль.

– Меня привезли… в обитель… вместе с тобой, – запинаясь, выговорила Маура. – Я была… чуть старше, чем ты… и помню все. Моя мать… отдала меня в монастырь, чтобы… я за тобой присматривала. Я… ненавидела это решение. И никогда… не была твоей подругой.

– Кто… кто твоя мать? Это она та злая женщина, от которой меня прятали?

– Нет… У моей матери Кадхи… не было власти, она была… твоей кормилицей, а я… ее родной дочерью… Она заботилась о нас обеих. Она была… истинной христианкой и кормила тебя своим молоком… потому что ей не оставили выбора, но… она всегда знала, что ты не должна жить на земле. Она… верно служила ей.

Маура… Дочь ее кормилицы… Кормилицы, которую звали Кадха и которая отвергала и ненавидела ее, как и Маура.

«Нас вскормила одна и та же женщина, – подумала Матильда, – а теперь мы пытаемся убить друг друга. Разве женщины не должны дарить жизнь, а не отнимать ее?»

Женщины, такие как они с Маурой, как ее кормилица, как незнакомая ей мать, приказавшая увезти свою дочь, и как та могущественная злодейка, которая хочет ее убить.

– После нападения… – запинаясь, продолжила Маура, – я нашла приют в мужском монастыре… и поговорила с аббатом. Он отправил меня к моей матери… которая жила при дворе Алена Кривая Борода… рядом с ней. Да, именно там, а не в монастыре… я и провела бо́льшую часть времени. Я постоянно… возвращалась в Нормандию, чтобы убить тебя… Я постоянно находилась рядом с тобой… а ты даже не подозревала об этом.

– Ален Кривая Борода. – Матильда пыталась понять смысл путаного рассказа Мауры. – Он правит Бретанью, по крайней мере, пытается это делать. За последние несколько лет он по частям отвоевал ее и показал себя достойным наследником своего деда, Алена Великого.

«Достойным наследником…»

Ты наследница…

Значит, она представляет опасность для Алена и потому должна умереть? Тогда кто эта злая женщина: жена Алена или его мать? И что имела в виду Маура, когда сказала: «Ты не просто дочь норманна, одно лишь это не сделало бы тебя опасной. Ты еще и дочь… внучка…»

«Чья внучка?»

Матильда вспомнила еще кое-что – слова плачущей женщины: «Твой отец мог быть очень злым. Он принес большое горе твоей матери».

Чем больше она узнавала, тем меньше понимала.

Когда туман рассеивался с одной стороны, другую обволакивала новая, еще более густая, серая пелена.

Маура закашлялась, и изо рта у нее хлынула кровь – уже не разбавленная пузырьками белой пены, а багрово-красная. Не успела Матильда задать следующий вопрос, как тело умирающей в последний раз выгнулось дугой и рухнуло на пол. Смерть остановила взгляд Мауры, и, посмотрев в ее застывшие глаза, Матильда тоже захотела ощутить тот незыблемый покой, который сейчас окутывал тело ее бывшей подруги. То, что она, Матильда, осталась в этом порочном мире, в то время как душа ее соперницы легко поднималась над ним, нельзя было назвать победой.

– Что я наделала? – застонала девушка. – Что же я наделала?

Никто не слышал этих слов, не видел ее раскаяния, не мог избавить ее от вины и от горьких мыслей. Теперь Матильда знала, что может убить человека, но кто она на самом деле, по-прежнему оставалось загадкой.

Матильда собиралась закрыть Мауре глаза, когда раздался звук приближающихся шагов.

Обернувшись, девушка заметила в дверном проеме монахиню и на мгновение увидела себя, склонившуюся над окровавленным телом, со стороны. Убегать было уже поздно.

– Я не хотела… Она не оставила мне выбора…

Матильда замолчала. Там, где жизнь встречается со смертью, не остается места для слов.

Женщина, которая застала ее, была одной из тех сестер, которые пришли в монастырь Святой Радегунды вместе с Маурой. Монахиня вскрикнула и, в отличие от Матильды, сумела облечь невыразимое в слова:

– Она убила Мауру! Эта язычница убила Мауру! Она заодно с норманнами!

Открыв глаза, Арвид не сразу понял, где находится и какое сейчас время суток. Во рту у него был горький привкус, а между зубов застряли остатки жесткого мяса, которое он ел за обедом. Обычно монахов кормили бобами с топленым жиром и иногда вяленым мясом, но сегодня в честь именин одного из братьев на стол подали более сытную еду. Это очень обрадовало Арвида, ведь ему приходилось много работать на открытом воздухе, и работать очень тяжело.

Когда послушник снова принялся, как в былые времена, таскать камни, поначалу он чувствовал боль во всем теле. На ладонях у него появлялись волдыри, которые лопались и гноились. Через некоторое время боль сменилась онемением, мышцы стали твердыми, руки – мозолистыми, а плечи – широкими. Арвид привык к работе, но это не значило, что она не отнимала у него все силы. Вот и сейчас он заснул прямо в часовне. Арвид сонно огляделся по сторонам. Что его разбудило? Шорох мышей, с которыми монахи безуспешно боролись? Страшный сон о безликих людях, размахивающих ножами? Или ощущение угрозы, которое по-прежнему тяжким грузом давило ему на плечи, хотя он уже давно очнулся от кошмара?

Арвид протер глаза и попытался проглотить горечь во рту. Обычно ему удавалось заглушать мысли и чувства тяжелой работой, но сейчас, несмотря на необычайную тяжесть и слабость в теле, его разум был совершенно ясным. Арвид чуял опасность.

Он подавил в себе тревогу и хотел подняться, чтобы отвлечься чем-нибудь, но вдруг услышал голоса и увидел двоих братьев, с которыми аббат Мартин однажды пришел сюда из Пуатье. Они стояли за колонной и о чем-то шептались.