Книга Остров фарисеев - Джон Голсуорси

- В наших краях, - сказал командор, - в таких случаях потом обычно женятся... хм... хм... и живут вполне достойно.

- Вот именно, - заметил хозяин. - А эта - подумайте только! отказалась выйти замуж. Говорила, что он будто бы воспользовался ее слабостью.

- Теперь-то она жалеет, - сказал сэр Джеймс. - А молодому Смоллету повезло, дешево отделался! Но до чего же упрямы бывают старики!

- Чем мы займемся послезавтра? - спросил командор.

- Дальше за этим полем - пастбище, - пояснил хозяин. - Мы станем цепью вдоль изгороди и пройдем все поле из конца в конец. Там птица наверняка должна быть.

Шелтон поднялся и, пригнувшись, стал пробираться к калитке в изгороди.

- Двенадцатого будем охотиться двумя партиями, - услышал он уже издалека голос Мэбби.

То ли от долгой ходьбы, то ли от бессонной ночи, все тело у Шелтона ныло; однако он продолжал идти по дороге все дальше и дальше. До сих пор ан так и не решил, как ему поступить. Часам к пяти он добрался до Мейденхеда, наскоро перекусив, сел в поезд, отправлявшийся в Лондон, и тотчас заснул. Часов в десять вечера он зашел в Сент-Джемский парк и присел на скамью.

Сквозь покрытую пылью листву свет фонарей освещал скамьи, служившие убежищем не одному бродяге. Темнота больше не укрывала несчастных, но благодетельная ночь была тепла и безлунна, - человеку еще не удалось полностью нарушить ее покой.

Шелтон был не один на своей скамье - на дальнем ее конце сидела молоденькая девушка с красным, круглым, угрюмым лицом, а дальше виднелись в полумраке еще и еще скамьи и неясные очертания фигур на них, - казалось, неумолимые законы выбросили за борт весь этот ненужный хлам.

"Да! - подумал Шелтон, словно сквозь сон, как это бывает с очень усталыми людьми. - Законы у нас правильные, а вот сами мы совсем..."

- Запутались? - послышался голос позади. - Ну, ясно! Вы не там свернули, папаша.

Шелтон увидел красное, круглое, как сыр, лицо полисмена, разговаривавшего со странным стариком, похожим на дряхлую, общипанную птицу.

- Благодарю вас, констэбль, - сказал старик. - Раз уж я не туда зашел, так хоть отдохну немножко.

Он беззвучно жевал губами и, казалось, не решался сесть на скамью.

Шелтон подвинулся, и старик опустился на освободившееся место.

- Вы уж извините меня, сэр, пожалуйста, - сказал он дрожащим голосом, притрагиваясь к своей поношенной шляпе. - Вы, я вижу, джентльмен, - он с удовольствием протянул это слово. - Я бы вас ни за что на свете не побеспокоил. Не привык я ходить по ночам, а места все заняты. Трудно старику без опоры. Вы уж извините меня, сэр, пожалуйста.

- Ну, что вы, что вы, - мягко сказал Шелтон.

- Я вполне порядочный человек, - сказал его сосед. - Никогда в жизни не позволял себе никаких вольностей. Но в мои годы, сэр, поневоле, станешь нервным, когда вот так постоишь на улице, как я стоял эту неделю, да поспишь в ночлежках... Ох, и страшные же это места... Ужас, какие страшные! Да, повторил он, когда Шелтон повернулся к нему, пораженный ноткой искренности в его голосе, - страшные места!

В эту минуту незнакомец нагнул голову, и она вместе с тощей шеей, придававшей ему сходство со старым петухом, попала в полосу света. Лицо было узкое, изможденное, с большим красным носом; тонкие бледные губы кривились, обнажая почти беззубые десны; а глаза были старые-старые, совсем выцветшие только вокруг зрачка сохранился тонкий окрашенный ободок - и то и дело подергивались пленкой, как глаза попугая. Он не носил бороды и усов, но лицо его уже заросло щетиной. Волосы у него - он снял шляпу - были густые, прямые, разделенные посредине ровным пробором и, насколько Шелтон мог разглядеть, темные, без малейшей седины.

- Я мог бы примириться с этим, - продолжал он. - Я никогда не вмешиваюсь ни в чьи дела, и никто не вмешивается в мои, но одно меня страшит, - и голос его зазвучал твердо, точно был слишком напуган, чтобы дрожать, - ведь никогда не знаешь, что ждет тебя завтра. Вот что ужасно!

- Да, должно быть, - заметил Шелтон.

- Ох, и в самом деле ужасно! - сказал старик. - И к тому же приближается зима. А я не привык много бывать на воздухе: всю жизнь служил в хороших домах. Но я даже не против этого - лишь бы была возможность заработать на хлеб. Вот сейчас я, слава богу, наконец получил работу. Голос его сразу повеселел, - Правда, мне никогда не приходилось продавать газеты, но "Вестминстерская", говорят, одна из самых почтенных вечерних газет; да я и сам это знаю. Так что теперь я уверен, что проживу, во всяком случае буду стараться.

- А как вам удалось получить эту работу? - спросил Шелтон.

- У меня есть рекомендации, - сказал старик, указывая тощей рукой на сердце, словно именно там он и хранил их. - К счастью, этого никто не может у меня отнять. Я никогда не расстаюсь с ними. - Порывшись в кармане, он вытащил пачку бумажек и поднес к свету сначала одну, потом другую, тревожно поглядывая на Шелтона. - Там, в ночлежке, не очень честный народ: они у меня украли некоторые вещи - прекрасную рубашку и пару замечательных перчаток, которые подарил мне один джентльмен за то, что я подержал ему лошадь. Надо бы на них в суд подать, верно, сэр?

- Все зависит от того, что вы можете доказать.

- Я знаю, что эти вещи у них. Человек должен отстаивать свои права это всякий окажет. Не могу же я расстаться с такими прекрасными вещами. Я думаю, мне следовало бы подать в суд. Как вы считаете, сэр?

Шелтон с трудом подавил улыбку.

- Вот, - сказал старик, разглаживая трясущимися руками одну из бумажек. - Это от сэра Джорджа. - И его сморщенный палец дрожа опустился на середину страницы: - "Джошуа Крид служил у меня в качестве дворецкого пять лет и за это время показал себя примерным во всех отношениях слугой". А вот это.... и он стал разворачивать другую бумажку, - это... от леди Гленгоу: "Джошуа Крид..." мне бы хотелось, чтобы вы прочли это, раз вы уж так любезны.

- Не хотите ли выкурить трубочку?

- Благодарю вас, сэр, - ответил старый дворецкий, набивая трубку из кисета, протянутого Шелтоном. Он взял пальцами свой передний зуб и начал тихонько ощупывать его, раскачивая с какой-то печальной гордостью взад и вперед.

- Вот зубы стали выпадать, - сказал он, - но здоровье у меня вполне приличное для человека моего возраста.

- А сколько вам лет? - Семьдесят два! Если не считать кашля, да грыжи, да вот этой беды, - и он провел рукой по лицу, - так мне и жаловаться не на что. Ведь у каждого, должно быть, что-нибудь не в порядке. А я, по-моему, на удивление здоров для своих лет.

Шелтон, несмотря на всю жалость, которую возбуждал в нем старик, много бы дал, чтобы иметь возможность рассмеяться.

- Семьдесят два! - повторил он. - Да, возраст почтенный. Вы, наверно, помните совсем другую Англию, не такую, какой она стала сейчас.