Книга Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

– Как ты думаешь, почему абхазы живут так долго?

– Потому что им это нравится! – засмеялась Аэлита. – Знаешь, что больше всего любят абхазы? Любят в нарды играть. Любят чачу. Любят на внуков смотреть. Любят внуков ругать, что ничего не умеют. Любят деревья ругать, что мало урожая приносят. Любят гусениц ругать, что их отрава не берет. Любят собак ругать, что не лают, когда чужие приходят, а когда свои приходят – лают. Мамалыгу любят еще. Аджику любят… Поэтому долго живут.

Миновав дома абхазов, дошли до низеньких ворот, у которых Аэлита сказала:

– Мы тут живем. Заходите.

И, повозившись немного, открыла калитку, которая была заперта на гвоздик. Дом и двор удивили Антона тем, что все здесь было немного по-другому, чем у армян или абхазов. Двор был большим, больше, чем у абхазов, и даже больше, чем у армян. Весь двор занимала лужайка, не слишком ухоженная, и если бы не деревянный стол с двумя скамейками, она была бы похожа на солнечную поляну на окраине леса. Каких-то хозяйственных построек, кроме единственного маленького кривого сарайчика, не было видно. Дом в глубине этой поляны был даже меньше, чем у других абхазов, он был глинобитным, очень старым. Черепица на крыше выцвела от тысяч дождей, и на ней в одном месте, в тонком слое земли, застрявшей в стыках черепичных чешуй, росли пучки ярко-зеленой травы с желтыми, белыми и голубыми цветочками.

К дому вела лестница, она не была поломанная. Она была не из кирпичей или шлакоблоков, как у армян, и не из досок, как у абхазов. Лестница в доме Аэлиты была сложена из крупных прямоугольных камней, подогнанных друг к другу плотно и отшлифованных ногами, ходившими по каменным ступенькам за многие годы. Антон спросил:

– Сколько лет вы тут живете?

– Давно! – весело отозвалась Аэлита, переобуваясь на пороге.

Аэлита быстро прошмыгнула по отшлифованным камням в дом, Антон прошел за ней.

К этому времени Антон успел побывать в доме Ларис и в домах еще нескольких соседей-армян. В доме Аэлиты с Сократом все было совсем не так, как у них. Не было ковров, диванов, бархатных штор на окнах, не было телевизора и DVD – у Ларис, например, были – Ларис любила русские и индийские сериалы. Не было шкафа с хрустальной посудой и бутылками коньяка для гостей, не было фотографий живых и умерших родственников, которые в доме у Ларис составляли две отдельные экспозиции: живые стояли отдельно от мертвых, при этом фотографии мертвых выставлялись даже с большим почетом, в окружении ваз с цветами и батареи бутылок вина и коньяка. Всего этого в доме Аэлиты не было. Все было очень просто, даже бедно, но аккуратно, обстановку можно было назвать спартанской или даже походной. На кухне, однако, Антон, пройдя вслед за Аэлитой, все же обнаружил некоторое сходство с кухнями армян. Здесь стоял современный холодильник, правда, он не был усыпан магнитиками с видами Еревана, как у армян. На стенах и деревянных шкафах висели связки сморщенных тонких красных перцев и голубовато-белого крупного чеснока. На кухне Аэлита молниеносно накрыла стол, налив очень горячее и очень пахучее первое блюдо:

– Чхртма сделала. Я люблю чхртма. А вы?

– Не знаю, – смущенно сказал Антон. – Вкусно пахнет. А это из чего?

– Из всего, что было, – засмеялась Аэлита. – Ларис научила. Но я немножко по-другому сделала. По-нашему.

– По-абхазски? – улыбнулся Антон.

Аэлита кивнула, но ничего не ответила. Потом сказала:

– Артуш кюфту делает. Ларис тоже кюфту делает, по-армянски. Я делаю по-нашему, по-другому немножко. А Артуш вообще не так готовит. Как сметана получается у него, и такая вкусная, вообще. Артуш бозбаш эчмиадзинский сам делает. Он же сам эчмиадзинский. Никто так бозбаш не готовит. Даже Ларис не может, а он ей не говорит, как делает, а Ларис обижается, говорит: «Эчмиадзинцы всегда нос высоко держат, потому что католикос всех армян в Эчмиадзине живет».

Антон попытался попробовать первое блюдо, которое Аэлита назвала чхртма, но суп был очень горячий и очень острый, так что после первой же ложки Антону показалось, что во рту у него горит бензин.

Аэлита засмеялась, глядя на Антона, и сказала:

– Горячий, да? Я люблю горячий чтоб был. Сократ тоже любит.

Вторую тарелку Аэлита налила себе.

А потом налила третью тарелку. И сказала:

– Сократ говорит, вы не можете… А я думаю, может быть, сможете. Я вас Ибрагиму покажу.

– Кому? – спросил Антон, улыбнувшись.

Вместо ответа Аэлита скрылась в соседней комнате. А потом опять появилась.

Перед собой она катила старика. Сидел он в самодельной каталке, собранной из плетеного кресла и колес от велосипеда.

Вид у старика был такой, что Антону захотелось привстать, и он это сделал. На голове у сурового дедушки была черная, низкая и очень старая каракулевая папаха. Старик был древний, но глаза у него были живые, насмешливые. У него была белая борода, густая, длинная.

– Это Ибрагим, – сказала Аэлита.

Старик в самодельной коляске приподнял правую руку и царственным жестом указал на стул, на котором до этого сидел Антон.

– Садитесь, говорит, – сказала Аэлита.

Антон снова сел на стул. Аэлита придвинула Ибрагима к столу, поставила ближе к нему тарелку. Но Ибрагим некоторое время сидел и смотрел на Антона. Антон тоже не стал есть и смотрел на старика в ответ. Потом Ибрагим указал на себя сухим длинным пальцем и сказал:

– Ажы.

Потом этим же пальцем указал на Антона и сказал добродушно:

– Туа!

– Говорит, я старый. Ты молодой, – перевела Аэлита.

Антон кивнул и улыбнулся Ибрагиму вежливо.

Ибрагим взял ложку и с аппетитом съел несколько ложек раскаленного острого супа. Потом указал взглядом на тарелку Антона и сказал Антону более длинную фразу на языке, похожем на птичий. Аэлита засмеялась и перевела Антону:

– Говорит, делай, что старики говорят, а кушай, что молодые готовят.

Потом Ибрагим указал на Аэлиту и сказал:

– Туа!

– Я молодая, – весело перевела опять Аэлита.

Ибрагим кивнул и опять стал есть.

Антон тоже стал есть. Было горячо и остро, но он мужественно съел пару ложек, не подав виду, что во рту опять запылал бензин. Ибрагим поесть явно любил и ел с аппетитом. Аэлита посматривала с улыбкой на Антона. Потом сказала:

– Я вам скажу, Ибрагим разрешил вам сказать. Ибрагим – убых. Сократ тоже убых. Я тоже убыхская женщина, – Аэлита смущенно опустила глаза. – Ну, девушка.

– Вы, значит, не беженцы? – осторожно спросил Антон.

– Нет, – засмеялась Аэлита. – Мы местные. Самые местные. Мы тут жили всегда.

Антон вспомнил отшлифованные камни лестницы, ведущей в дом. И спросил:

– И… сколько лет вы тут живете?