Книга Лидерство: проклятье или панацея - Борис Поломошнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Готовых на самопожертвование.
Ради вдолбленной им абсолютизированной идеи.
Базовой для данной идеологии.
Объединению же таких приверженцев в плотные шеренги «бескомпромиссных борцов за идею» максимально эффективно способствует формирование и закрепление на уровне архетипа – «коллективного бессознательного», как назвал этот феномен Карл Густав Юнг, – образа общего для них врага, лозунгами борьбы против которого легче всего объединять «своих» – «идейно сознательных».
Именно с такой целью идеологии как средству обеспечения регулирования будущего поведения людей и подчиняется воспитание.
Простой пример: провозглашая «ультрасовременную» доктрину тотальной толерантности, ее проповедники по сути дела объявляют «врагами народа» всех, кто не испытывает пароксизма восторга от этой доктрины…
Таким образом формируется единство идеологии и воспитания при обязательном соблюдении верховенства первой над второй.
То есть, абсолютизация воспитания как субъект-объектного процесса, в котором субъектом выступает воспитатель, а объектом – воспитуемый, имеет своим закономерным следствием низведéние воспитуемого до уровня дрессированного исполнителя команд воспитателя-дрессировщика.
Здесь остается лишь отметить, что в своем абсолютизированном виде каждое из попарно существующих средств осуществления лидером и контроля («кнут и пряник»), и корреляции («обетования и угрозы»), и регуляции (воспитание и идеология) будущего поведения ведомых им людей полностью изживает себя, вырождаясь в законченный абсурд, не имеющий никакой позитивной исторической перспективы.
Соответственно, лидер, руководствующийся этим законченным абсурдом, конченый.
Для Будущего.
Потому что позитивно-перспективное Будущее такого лидера заканчивается, не успев начаться.
Естественно, возникает вполне законный, закономерный и законно-напрашивающийся вопрос: «А что же – вместо?».
Хуля хулимое, предлагай достойное.
Не так ли, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница?
«Работать надо не двенадцать – четырнадцать часов в сутки, а – головой».
Стив Джобс.
У мудрых, хотя и древних греков, для обозначения понятия времени применялось два термина: хронос (Χρόνος) и кайрос (Καιρός).
По именам одноименных богов.
Первый из них олицетворял собой астрономическое время.
Плавно и равномерно текущее.
Не зависящее ни от каких привходящих факторов, условий и обстоятельств.
Покойное. Как его символ и как его изображение (см. фото).
Mutter Erde. Изображение бога Хроноса на надгробье (1960 г.)
В хроносе каждая минута хронически содержит в себе ровно шестьдесят секунд.
Не больше и не меньше.
В свою очередь в каждом хроническом часе хранится ровно шестьдесят минут.
Тютелька в тютельку.
У бога Хроноса все предельно просто, ясно, четко распределено и предустановленно.
Раз и навсегда.
Под эгидой Хроноса никто никуда не спешит.
Таков его эдикт.
Туда, куда он влечет, все успеют.
Точь-в-точь, как у Владимира Семеновича Высоцкого: «В гости к Богу не бывает опоздавших».
И – как у мудрых, хотя и древних римлян: «Omnes vulnerant ultima necat» – «Каждый час ранит, последний убивает».
Так к чему тогда спешить, спрашивается?
Бог Хронос – о том же.
И все же…
Неужто человек ведóм на заклание Хроносом, как бык на скотобойню человеком?
Как сказал Гегель в своих «Лекциях по философии права», достойно гибели все существующее.
Вы, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница, в ужасе спросите:
«Неужели и человек?!»?
Тот самый, которого испокон веков почтительно называют разумным?
Тот самый, который и разумный, и добрый, и утонченный, и даже иногда пописывающий стихи про кровь и любовь, о розах и морозах, или же, на худой конец, насвистывающий в теплом дýше и в бравурном мажоре ораторию: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно»?
Неужели???
«Да», – отвечает Хронос.
И такая смертная тоскá от этого берет, что пред неизбывной минорностью ее аккордов меркнет даже предсмертная ария Марио Каварадосси из бессмертной оперы Джакомо Пуччини «Тóска».
Такая, что впору стремглав бежать из-под эгиды Хроноса в объятья то ли Вакха, то ли Бахуса.
Чтобы убежать от, говоря «шершавым языком» сленга, «беспредела».
Чинимого и учиняемого бородатым, замшелым и заплесневелым (см. фото выше), выжившим из ума маразматиком Хроносом.
А если все же – не маразматиком?
Не – «выжившим из ума»?
Если все же предположить невероятное: что Хронос вместе с Гегелем правы, тогда неминуемо и неумолимо возникает вопрос:
Зачем человеку смерть?
Спрашивается.
Отвечается: затем, чтобы быть Человеком.
Затем, чтобы спешить и успеть Им стать.
И – сделать.
Достойное Человека.
Иначе можно не успеть.
Ни посадить дерево, ни…, впрочем, дальше Вы знаете.
Абсоютное бессмертие обрекло бы человека на абсолютное безделие.
Зачем делать сегодня то, что можно сделать и завтра, и послезавтра, и через год, и через столетие, и через миллионно-миллиадо-триллионно-летие?
Ни-за-чем.
Время не жмет.
Бессмертного.
Бессмертие неизбежно порождает благодушие, благоденствие и… расслабленность.
Как в бане.
После парилки.
С кружечкой свежего пива в одной руке и со свежезавяленной воблой – в другой.
Не хочется ничего делать и ни о чем думать.
Все – завтра!
Или – послезавтра.
Или – …,…,…
В общем, когда-нибудь.
Потóм.
А сейчас все мысли уходят вместе с благолепным пóтом.
