Книга Мелодия Джейн - Райан Уинфилд

– Спасибо тебе, Джейн. Спасибо, спасибо, спасибо. Ты не представляешь, как много это для меня значит.

Джейн сглотнула комок и выдавила из себя улыбку.

Спустившись вниз, они решили, что в такой погожий день не грех немного и прогуляться. Бродя по тихим улочкам под тенистыми деревьями и мимо уличных торговцев, продающих старые книги и снежные шары с видами Парижа, они наткнулись на одетую в какое-то рванье старуху с бумажным стаканчиком в руках. Грейс открыла сумочку и протянула ей купюру в двадцать евро. Старуха расплылась в улыбке, которая придала ей сходство с беззубым морщинистым младенцем.

– Te bénisse, – прошамкала она, кланяясь. – Merci, mille fois[7].

У следующего же банкомата Грейс остановилась и сняла с двух своих карточек дневной лимит наличности. Всю оставшуюся дорогу она раздавала двадцатки всем встречным попрошайкам, попадавшимся ей на пути, останавливаясь, чтобы вложить купюру в очередную протянутую руку и сказать «Bonne journée»[8]– единственное выражение, которое знала по-французски.

Она останавливалась перед дверями, у которых в отключке сидели пьяницы, сжимая в скрюченных пальцах пустые бутылки, и всовывала банкноты прямо им в руки. Заглянув в какое-то кафе, она анонимно оплатила счет за двух юных молодоженов, устроивших себе романтический обед. Еще сотню евро она вручила мороженщику, который почти не говорил по-английски, а потом еще минут пять пыталась втолковать ему, что хочет, чтобы на эту сотню он угостил мороженым столько проходящих мимо ребятишек, на сколько хватит. Джейн никогда не видела, чтобы Грейс столько улыбалась. Глядя на нее, она сама тоже не могла удержаться от улыбки, хотя лишь ей одной было известно, чему именно должны быть благодарны все эти незнакомцы за произошедшие в их жизни маленькие чудеса. Джейн не могла это доказать, но готова была поклясться, что в тот день дух Грейс озарил своим золотистым сиянием весь город.

На следующее утро с Грейс случился припадок. Они с Джейн собирались отправиться в Лувр, и она улыбалась, когда ее лицо вдруг обмякло, а в глазах застыло отсутствующее выражение.

– Тебе нехорошо? – забеспокоилась Джейн.

Грейс ничего не ответила. Казалось, она даже не услышала вопроса.

– Грейс? Что с тобой, Грейс?

Та подняла руку, словно хотела указать на что-то на стене, потом вдруг как-то одеревенела и мешком сползла со стула на пол. Джейн подскочила к ней и попыталась поднять.

– Грейс? Что случилось, Грейс?

Грейс лежала на полу, хрипя и подергиваясь. Джейн бросилась к телефону и набрала номер портье:

– Помогите! Пожалуйста! У нее приступ. Вызовите «скорую». Да, прямо сейчас. В номере. Поэтому я и звоню. Помогите мне!

Первыми прибыли охранники, и Джейн впустила их в номер.

Грейс перестало трясти, и она с недоумением уставилась на незнакомого мужчину, опустившегося на корточки рядом с ней.

– Avez-vous mal?[9]– спросил мужчина.

Грейс устремила взгляд поверх его плеча на Джейн:

– Он что, подбивает ко мне клинья? В таком случае передай ему, что я, конечно, польщена, но у меня есть муж.

Джейн улыбнулась, радуясь, что ее подруга пришла в себя.

Несмотря на все мольбы Джейн, от медицинской помощи Грейс наотрез отказалась, заявив охранникам, что просто потеряла сознание, но уже все хорошо. Однако это была неправда. Когда они вновь остались в номере одни, Джейн принялась уговаривать подругу принять противосудорожное лекарство, которое выписал ей врач.

– У меня от него слабость и спать хочется, – сказала Грейс. – Терпеть его не могу.

– Пожалуйста, Грейс. Прими его ради меня.

– Ладно, так и быть, – сдалась та. – Тогда сама будешь таскать меня на своем горбу по Лувру. И предупреждаю, я не успокоюсь, пока не осмотрю все!

Джейн дала ей таблетку и стакан воды.

– Сходим лучше завтра, – сказала она. – А сегодня останемся в гостинице и будем отдыхать.

Силы добраться до Лувра Грейс нашла в себе только через два дня, да и то Джейн пришлось взять напрокат инвалидную коляску. Когда они дошли до «Моны Лизы», перед картиной толпилось столько народу, что Грейс в ее кресле ничего не было видно. Джейн поставила кресло на тормоз и помогла ей подняться. Грейс привалилась к подруге и устремила взгляд на знаменитое полотно.

– Это просто почтовая марка какая-то, – был ее вердикт. – Я всегда думала, что она больше.

Сколь сильным разочарованием для Грейс стала «Мона Лиза», столь же большое впечатление произвели скульптуры, и Джейн возила подругу из зала в зал, пока музей не закрылся. Тогда они вернулись в отель и расположились на террасе с бутылкой шампанского, любуясь Эйфелевой башней, которая сверкала и переливалась на фоне темнеющего парижского неба.

– Настоящий Город Огней, правда?

– Да, – кивнула Грейс в знак согласия, – так и есть.

– Тебе не холодно? – забеспокоилась Джейн.

– От этого шампанского мне просто отлично. Не знаю, почему я так редко пила его дома. Чертовы алкоголики! Сами не живут и другим не дают.

– Боб так и продолжает пить?

– Он лыка не вязал, когда я сегодня в пять звонила ему из Лувра. Я с трудом разобрала, что он вообще говорил. А ведь по их времени было всего восемь утра.

– Надеюсь, он хотя бы не летает в таком состоянии?

– Ну что ты, нет, конечно, – сказала Грейс. – Он взял отпуск на время поездки, так что теперь сидит дома и бездельничает. Думаю, мы так ругались главным образом из-за того, что на самом деле он не хотел никуда ехать. Все эти события совершенно его сломили, Джейн. Я сказала ему, что он может поехать с нами, если даст слово не пить.

– И что он ответил?

– Что будет по мне скучать и чтобы я скорее возвращалась.

– А ты что?

– Я сказала, что не желаю возвращаться к запойному пьянице. Или он берет себя в руки, или я буду сидеть в Париже, пока не умру. Может потом прилететь сюда и помочь тебе развеять мой прах над Сеной.

Они немного посидели молча, глядя, как вечерний город загорается тысячами огней. На деревьях пели птицы, внизу под окнами время от времени проносились машины.

– И все-таки я люблю этого старого негодяя, – в конце концов произнесла Грейс. – Знаю, ему нелегко свыкнуться с мыслью, что я умираю.

– А тебе самой?

– Принять то, что я умираю?

– Да.

– Я покривила бы душой, если бы сказала, что меня это не волнует.