Книга Четверги в парке - Хилари Бойд

– Я не жду, что ты одобришь.

– Честно говоря, сложно осознать… ты и папа не вместе. Что с ним будет?

– Не знаю. Он говорит, что не переживет, но на самом деле он прекрасно умеет находить помощь.

– Но этой помощью всегда была ты. Он перенес психологическую травму, мама.

Джини заметила слезы на глазах дочери и проклинала себя за то, что стала их причиной.

– Знаю, но я больше ничем не могу ему помочь, не уверена, что вообще когда-нибудь помогала ему. Прости меня, дорогая. Не знаю, что сказать.

– Ты будешь с тем человеком? – Дочь отказывалась называть Рэя по имени.

– Нет. – Она заметила, как Шанти пристально всматривается в ее лицо, стараясь понять, правда это или нет. – Клянусь, я с ним больше не встречаюсь. Я не видела его много месяцев. Джордж говорит, что он тоже виноват, и в какой-то степени он прав, но не так, как он думает.

– Что ты хочешь сказать?

– Связь на стороне – проверка для брака, и наш брак оказался недостаточно прочным, чтобы пережить это. – Она не хотела вдаваться в подробности.

– Неужели с папой было так плохо?

– Конечно, нет. Но нам теперь нужны от жизни разные вещи.

– Ты имеешь в виду Сомерсет? – Шанти покачала головой. – Я бы никогда не поддержала его, если бы знала, что этим кончится.

– Я же говорила, – ответила Джини мягко, сожалея, что не может рассказать дочери всю правду – кому захочется такое слушать про своего отца.

Шанти сидела молча, обхватив руками огромный живот. Она выглядела такой уставшей.

– Я не хотела говорить тебе до рождения малыша.

Дочь пожала плечами.

– Когда он родится, вряд ли мне будет легче выслушать такие новости с новорожденным ребенком на руках и капризной двухлеткой, – усмехнулась она. – Хотя нет худа без добра… По крайней мере, ты будешь рядом. Может, мы убедим папу продать этот никчемный дом и вернуться в город.

– Может… хотя ему там нравится.

– Никогда не знаешь, как сложится жизнь, мама.

Джини знала, что разговор с дочерью прошел так легко только потому, что Шанти и Алекс все заранее обсудили и решили, что это просто очередной этап отношений, «пенсионная паника», через который проходит Джини. Они ждали, когда она образумится.

* * *

Очевидно, Шанти и ее отец придерживались одного мнения, потому что Джордж вел себя так, будто ничего не произошло между ним и Джини. Единственным признаком неадекватного поведения были его непрекращающиеся звонки. Джордж обычно никогда не звонил ей, а теперь делал это по два-три раза в день. Не для того, чтобы поговорить об их расставании, ему просто хотелось поболтать ни о чем, рассказать, как он живет, даже спрашивал, как дела в магазине, которым раньше совершенно не интересовался. Она знала, что он вернулся к своим часам, и теперь чинит их для соседей. Лорна, узнав о его хобби, стала у него первым клиентом, попросив отремонтировать ее дорожные часы семнадцатого века. Но в конце каждого разговора он говорил: «Я скучаю по тебе» или: «Скоро увидимся», как будто она уехала в командировку и вот-вот вернется домой.

Джини не было там почти месяц, и приближающееся Рождество висело над ней как Дамоклов меч.

– Я мог бы приехать за несколько дней до праздника и остаться до двадцать восьмого, – заявил Джордж, позвонив ей утром.

Он застал ее врасплох.

– Остаться? Где?

Джордж не мог не заметить панику в ее голосе, и его тон изменился.

– У тебя, конечно. Шанти не до гостей, ей рожать скоро.

Джини глубоко вздохнула, изо всех сил стараясь превозмочь чувство омерзения при мысли о том, что Джордж войдет в ее квартиру, но надо подумать в первую очередь о Шанти, убеждала она себя. Сейчас не время создавать лишние проблемы.

Всю свою жизнь Джини ненавидела Рождество. Она помнила, что отец становился невыносимым перед праздником, словно весь смысл его жизни сводился к тому, чтобы с его помощью завлечь в церковь как можно больше новых душ. С середины ноября они передвигались по дому на цыпочках, и к тому времени, когда преподобный Дикенсон поднимался на кафедру в Рождественское утро, семья впадала в безразличное оцепенение, ни капельки не интересуясь финальной версией его проповеди – все предыдущие версии она слышала почти каждый день за ужином, радуясь только тому, что все это повторится не раньше, чем через год.

– Если ты останешься, одному из нас придется спать на диване, – выпалила Джини и сразу возненавидела себя за язвительность.

На другом конце водворилось оскорбленное молчание.

– Я настолько противен тебе, что ты даже не можешь поспать рядом со мной несколько ночей? – Джордж был потрясен, но, возможно, вспомнив свое собственное поведение, весело добавил:

– Хорошо, бросим жребий, – сказал он, деланно засмеявшись. – Итак, Рождество в пятницу; я мог бы приехать в четверг и уехать в понедельник.

Четыре ночи, подсчитала Джини. Как она это выдержит?

* * *

– Тебе не одиноко сидеть здесь безвылазно, как в берлоге? – Рита шагала по комнате, не снимая пальто, пока Джини собиралась, чтобы поехать с ней в кинотеатр «Суисс Коттедж Одеон».

– Не так уж и одиноко, – ответила Джини, задумавшись. – Временами мне грустно, я плачу, но дело не в одиночестве. Я не нуждаюсь в общении.

Плакала она не временами, а каждый вечер, думая о том, что могло быть у нее не только с Рэем, но и с Джорджем. Она часто вспоминала свою семью и все больше горевала по брату Уиллу, жалея о том, что тогда, как и сейчас, семья не смогла объединиться перед лицом трагедии.

После смерти Уилла она и ее родители переживали горе, каждый сам по себе, в своем сердце. Сначала Джини пыталась поговорить с ними, погоревать вместе, но ни разу не видела хотя бы слезинки на глазах матери и отца. Мама высохла буквально на глазах, словно действительно стала меньше ростом, ее невроз испарился, испугавшись настоящей трагедии, и эта некогда раздражительная, придирчивая, неистовая женщина едва открывала рот, роняя слова, не говоря уже о том, чтобы побеспокоиться о своей дочери. Тогда Джини обратилась к отцу, с лица которого теперь не сходила пугающе блаженная улыбка. Он был уверен, что его сын принял мученическую смерть и что Господь несказанно вознаградил его, доверив ему, отцу, ненадолго бесценную жизнь Уилла.

– Смерть Уилла не преждевременна, помни об этом, Джин, – убеждал ее он, и глаза его горели праведным рвением. – Ему было назначено прожить пятнадцать лет, прекрасный срок. Господь не мог дольше обходиться без него. Мы не должны печалиться, он теперь с Богом. Лучше умереть в святости, чем прожить целую жизнь без нее. Нам повезло, мы должны на коленях благодарить Бога каждую минуту за то, что Уилл жил с нами.

Джини, которой скоро исполнялось четырнадцать, топала и рыдала от гнева, слушая этот благочестивый вердикт.