Книга Герцог полуночи - Элизабет Хойт

— Тогда почему же я никогда не видел изумруд на тебе?

— Я снимала его перед тем, как мы… — Ее щеки покрылись румянцем. — В общем, неважно. А до этого в аббатстве, когда вы уже уехали, я забыла накинуть кружевную косынку, и моя цепочка вместе с изумрудной каплей и вашим кольцом на мгновение оказалась на виду.

— Кто-то из гостей мог ее заметить? — догадался Максимус.

— Да, — кивнула Артемис.

— И если кто-то из гостей видел на тебе изумруд, — медленно продолжал герцог, — а потом обыскивал твою комнату… Значит, убийца был в Пелем-Хаусе и даже, возможно, ел за моим столом. — Одна мысль об этом наполнила его жгучей яростью.

Тихо вздохнув, Артемис пробормотала:

— Но кто же это?..

— Уоттс моложе меня, — немного подумав, ответил герцог.

— Значит, точно не он?

Максимус кивнул.

— Точно. И тогда остаются Оулдершо, Ноукс, Баркли и Скарборо. — Скарборо, который был другом его родителей!

Некоторое время они молчали, потом Максимус прошептал:

— Спасибо тебе.

— За что?

Он в смущении откашлялся и прохрипел:

— За то, что веришь мне. За то, что рассказала все это, несмотря на то, что я вначале был нечестен с тобой. За то, что ты здесь.

Артемис ничего не сказала, но ее рука заскользила по его груди, пока не остановилась прямо над сердцем.

На следующее утро Максимус открыл глаза, ощущая запах лежавшей рядом Артемис. Впервые за очень долгое время он не видел страшных снов, не просыпался ночью и чувствовал в теле и в душе… удовлетворенность.

Подавшись вперед, герцог поцеловал в затылок женщину, спавшую в его объятьях. Во сне она была такой теплой, такой мягкой, без всяких острых углов воительницы, в которую превращалась, когда бодрствовала. Он любил эту воительницу — женщину, которая, глядя ему прямо в глаза, говорила то, что думала, но при виде этой нежной и беззащитной леди у него сжималось сердце. Видя ее такой, он мог представить, что она подчинится, покорно придет к нему в объятия и согласится со всем, что он скажет.

Тут Артемис вдруг шевельнулась и пробормотала:

— Который час?

Он взглянул на окно — светлое от яркого света нового дня — и высказал свое предположение:

— Не больше семи.

Она вскрикнула и попыталась отодвинуться от него, но герцог обнял ее крепче.

— Но Максимус, я должна немедленно уйти. Сейчас встанут слуги.

— Пусть встают. — Он лизнул ее в шею.

Она замерла на мгновение, потом сказала:

— Они увидят меня. И про нас станет известно.

Он немного отодвинулся от нее, чтобы заглянуть в лицо, но рассыпавшиеся по подушке волосы скрывали его и делали ее похожей на скорбящую наяду.

— А это имеет значение?

Тут она перевернулась на спину и молча посмотрела на него, скосив свои прекрасные темно-серые глаза. Ее каштановые волосы разметались вокруг лица, а сосок дерзко торчал под простыней. И еще он заметил под правой ключицей треугольник крошечных родинок.

— Значит, вас не заботит, если кто-то узнает? — спросила она наконец.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать эти родинки.

— Максимус…

— Я куплю тебе дом, — сказал он неожиданно.

Она отвернулась и ничего не сказала. Ему очень хотелось, чтобы Артемис согласилась, и он добавил:

— Или здесь, в Лондоне, или в провинции. Но если ты будешь в провинции, то я не смогу часто видеть тебя.

За дверью комнаты послышались шаги слуг.

— Или я могу купить для тебя оба дома. — Он старался заглянуть ей в лицо.

Она по-прежнему молчала. А герцог вдруг почувствовал, что его бросило в пот. Он никогда не чувствовал себя неуверенно в парламенте, но здесь, сейчас, в собственной постели, был в полной растерянности.

— Артемис…

Она наконец-то взглянула на него и совершенно спокойно, без каких-либо эмоций произнесла:

— Хорошо.

Этот момент должен был стать триумфом — ведь он завлек в ловушку свою богиню, — но вместо этого Максимус ощутил чувство грусти. И внезапно он понял: Артемис никогда не принадлежала ему по-настоящему — только физически.

Вероятно, именно поэтому его поцелуй был таким яростным и неистовым.

Но ее губы послушно раскрылись под его губами, и эта ее податливость еще сильнее взбесила его, так как он знал, что она ненастоящая. Максимус перекатился на любовницу, навалившись на нее всем телом. Эта женщина — его женщина, и он сделает для нее все, что угодно, даст ей все, что она пожелает — только бы она не оставила его.

Внезапно отворилась дверь спальни, но герцог тут же рявкнул:

— Убирайтесь!

Раздался женский писк, и дверь быстро закрылась.

— Так нехорошо, — пробормотала Артемис с укоризной.

— А ты хотела бы, чтобы служанка стала свидетельницей того, что мы делаем? — проворчал Максимус.

— Не будьте таким грубым. — Она толкнула его в грудь, и он неохотно сдался, так как понимал, что ведет себя как последний мерзавец. А Артемис — восхитительно нагая — встала с кровати. — Кроме того, слуги и так очень скоро все узнают, разве нет?

Максимус фыркнул и, вытянувшись, похлопал ладонью по постели.

— Иди же ко мне…

— Это то, что вы хотите? — Она приподняла изящную бровь.

— То, что я хочу, я не могу иметь.

— Не можете? Но вы же герцог Уэйкфилд, один из самых влиятельных пэров Англии… Вы заседаете в парламенте, владеете многими поместьями, у вас так много денег, что вы можете в них купаться, а когда и этого вам недостаточно, вы по ночам ходите в Сент-Джайлз, чтобы поиграть со смертью. — Нагнувшись, Артемис подобрала сорочку, которую сбросила ночью, и, выпрямившись, пронзила его дерзким взглядом. — Разве это не правда?

— Ты же знаешь, что правда. — Герцог криво усмехнулся.

— Тогда, ваша светлость, вы хотите получить меня, не так ли? Только не оскорбляйте меня, говорите честно…

Максимус зажмурился и, тяжко вздохнув, пробормотал:

— Артемис, скажи, чего ты хочешь?

Она молчала. Тишина нарушалась только тихим шелестом. И, открыв глаза, герцог увидел, что Артемис затягивает пояс его халата, надетого поверх сорочки.

— Думаю, ничего, — ответила она наконец. Потом добавила: — Возможно, свободы.

Свобода? Озадаченный словами любовницы, герцог с удивлением смотрел на нее. Что означала свобода для такого непокорного созданья? Может, она хотела совсем уйти от него?