Книга Шкура - Курцио Малапарте

– Wonderful! – воскликнул Джек под общий смех застолья.

Высокий, худощавый, с обожженным солнцем и морским ветром лицом, князь Кандиа был великолепным представителем неаполитанской знати, одной из наиболее родовитых и блестящих в Европе, сочетающей безупречные манеры с духом свободы, в которой ирония великих представителей французской аристократии XVIII столетия смягчает гордость испанской крови. У него были седые волосы, светлые глаза и тонкие губы. Его небольшая голова статуи, изящные руки с удлиненными пальцами контрастировали с широкими атлетическими плечами и мужественной элегантностью сильного человека, привыкшего к интенсивным занятиям спортом.

Мать его была англичанкой, и своим холодным взглядом и уверенными сдержанно-неторопливыми движениями он был обязан английской крови. В юности он был эталоном парижской и лондонской мод в Неаполе, соперничая с князем Жаном Джераче, а в Лондоне и Париже ввел в моду неаполитанский стиль одежды. Но вот уже много лет как он отказался от светских развлечений, чтобы не иметь дела с той «новой знатью», которую Муссолини вытащил на авансцену политической и общественной жизни. Долгое время о нем ничего не было слышно. Его имя неожиданно прошумело в 1938-м, когда во время визита Гитлера в Неаполь он отказался участвовать в официальном обеде в его честь. Его арестовали, продержали несколько недель в тюрьме «Поджореале», затем Муссолини сослал князя в его поместье в Калабрии. Все это принесло ему славу честного человека и свободного итальянца, титулы в те времена не пренебрежительные хотя бы потому, что носить их было небезопасно.

Но самое горячее признание он получил, когда после освобождения Неаполя отказался присоединиться к группе именитых горожан, вручавших ключи от города генералу Кларку. Свой отказ он объяснил без высокомерия, с учтивой простотой сказав, что не в обычаях его семейства подносить ключи от города завоевателям Неаполя и что он не может не последовать примеру своего предка, Берардо ди Кандиа, отказавшегося воздать подобные почести королю Франции Карлу VIII, завоевателю Неаполя, несмотря на то, что Карла VIII в то время называли освободителем. «Но и генерал Кларк – наш освободитель!» – воскликнул его превосходительство префект, которому первому пришла в голову странная мысль вручить ключи от города генералу Кларку. «Я в этом не сомневаюсь, – просто и учтиво ответил князь Кандиа, – но я – свободный человек, а в освобождении нуждаются только рабы». Все ждали, что генерал Кларк прикажет арестовать князя, чтобы сбить с него спесь, как это было заведено в те времена. Но генерал Кларк пригласил его на обед и принял подчеркнуто учтиво, сказав, что рад познакомиться с итальянцем, имеющим чувство собственного достоинства.

– Русские тоже, – сказала княгиня Консуэло Караччоло, – очень воспитанные люди. Позавчера машина Вышинского раздавила на виа Толедо пекинеса старой герцогини д’Амальфи. Вышинский вышел из машины, лично подобрал собачку и, выразив свое глубокое сожаление герцогине, предложил отвезти ее в автомобиле во дворец д’Амальфи. «Спасибо, я предпочитаю вернуться домой пешком», – гордо ответила старая герцогиня, бросив презрительный взгляд на красный флажок с серпом и молотом на капоте машины. Вышинский молча поклонился, сел в машину и быстро уехал. Только тогда герцогиня заметила, что ее бедная мертвая собачка осталась в машине Вышинского. На следующий день Вышинский прислал ей в подарок банку джема. Герцогиня попробовала и с криком ужаса упала в обморок: у джема был запах ее бедной собачки. Я попробовала тоже, заверяю вас, это был запах джема из собаки.

– Русские, когда они хорошо воспитаны, способны на все, – сказала Мария Тереза Орилия.

– Вы уверены, что это был джем из собаки? – спросил очень удивленный Джек. – Может, это была икра.

– Вероятно, – сказал князь Кандиа, – Вышинский хотел оказать честь неаполитанской аристократии, самой родовитой в Европе. Разве мы не достойны джема из собаки?

– Вы, конечно же, достойны чего-нибудь получше, – сказал простодушно Джек.

– В любом случае, – сказала Консуэло, – я предпочитаю собачий джем вашему колбасному фаршу.

– Наш spam, – сказал Джек, – не что иное, как джем из свинины.

– Позавчера, – сказал Антонио Нунцианте, – возвращаясь домой, я увидел негра, который ужинал с семьей моего дворецкого. Красивый негр, очень воспитанный. Он мне сказал, что если бы американские солдаты не ели spam, Берлин давно был бы уже взят.

– Мне очень симпатичны негры, – сказала Консуэло, – по крайней мере, цвет их кожи совпадает с окраской их суждений.

– Leurs opinions sont très blanches ce sont de véritables enfants[282], – сказал Джек.

– В американской армии много негров? – спросила Мария Тереза.

– Il y a des nègres partout même dans l’armée américaine[283].

– Один английский офицер, капитан Харари, – сказала Консуэло, – рассказал, что в Англии много американских солдат-негров. Однажды за обедом в посольстве Соединенных Штатов в Лондоне посол спросил леди Уинтермер, как она находит американских солдат. «Они очень симпатичные, – ответила леди Уинтермер, – но я не понимаю, зачем они привезли сюда этих бедняг белых».

– Этого не понимаю даже я! – рассмеялся Джек.

– Если они не были бы черными, – сказала Консуэло, – было бы очень трудно отличить их от белых. Американские солдаты все носят одинаковую форму.

– Oui, naturellement, mais il faut quand même un œil très exercé pour les distinguer des autres[284], – сказал Джек.

– На днях, – сказал барон Романо Авеццана, – на Пьяцца Сан-Фердинандо я наблюдал, как мальчуган усердно чистил туфли черному солдату. Негр спросил мальчика: «Ты итальянец?» Маленький неаполитанец ответил: «Я? Нет, я негр».

– У того мальчика, – заметил Джек, – хорошее политическое чутье.

– Вы хотите сказать, что у него хорошее историческое чутье, – сказал барон Романо Авеццана.

– Я задаюсь вопросом, почему неаполитанский народ любит негров? – сказал Джек.

– Неаполитанцы – добрые люди и любят негров, потому что те тоже добрые люди, – сказал князь Кандиа.

– Негры, конечно, лучше белых, они щедрее, человечнее, – сказала Мария Тереза. – Дети никогда не ошибаются, и они больше любят негров, чем белых.

– Женщины тоже никогда не ошибаются, – сказал барон Романо Авеццана, вызвав притворное возмущение Консуэло и Марии Терезы.

– Одного не понимаю, почему негры стыдятся быть черными. Разве мы стыдимся быть белыми? – сказал Антонио Нунцианте.

– Негритянские солдаты, – сказала Консуэло, – собираясь жениться на неаполитанках, рассказывают, что они – белые, как все, но перед отправкой в Европу их выкрасили в черный цвет, чтобы ночью их не замечал враг. Вернувшись домой после войны, они снимут с кожи черную краску и вновь станут белыми.