Книга Самая коварная богиня, или Все оттенки красного - Наталья Андреева

– Кто бы ни сказал. Так как твое имя?

– Майя.

– Мать-то знает, что ты вытворяешь?

– Я уйду отсюда! Как только немного поправлюсь, сразу же и уйду! Я Георгию Эдуардовичу все рассказала! Всю правду! А он велел пока молчать! А Нелли Робертовна… Она теперь тоже умерла. И что мне делать?

– Как все было-то? – ласково спросила Ольга Сергеевна. – И где настоящая Маруся?

– Не знаю. Мы ехали вместе в Москву, я в шестом вагоне, они в пятом, потом Маруся с Эдиком сорвали стоп-кран и сошли с поезда.

– С Эдиком? – удивилась Ольга Сергеевна.

– Да.

– А как же он там оказался, в поезде?

– Не знаю. Я сумочку Марусину нашла, черную, на длинном ремешке. А в ней фотография. И блокнот. Вот все и подумали…

– Где ж она, сумочка?

– В чемодане под кроватью.

Ольга Сергеевна нагнулась, пошарила рукой и вытащила из-под Майиной кровати чемодан:

– Ну-ка, ну-ка…

– Вам она зачем? – удивилась девушка.

– Глянуть хочу.

– Но это же… Это же нехорошо!

– Хорошо – нехорошо. Много ты понимаешь, девонька. Странно, ан нет ничего, никакой сумочки.

– Как так нет? Может, Нелли Робертовна взяла? Там еще были письма…

– Нет так нет. Стало быть, Маруся у него, у Эдика, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Вот оно как, значит. А я-то голову ломаю: чего он так суетится? Каждый, значит, в свое играет. Оно понятно – наследство-то богатое. Только Листовых тут и близко не будет.

– Вы всем расскажете, да? Про меня?

– Пока помолчу, – странно улыбнулась Ольга Сергеевна. – Знаешь, как говорят? Дорого яичко к Христову дню. Она пришла, чтобы надо мной посмеяться, а будет наоборот: я над ней посмеюсь.

– Кто – она?

– Олимпиада. Жена. Ох, как же я ненавижу всех его жен! Но ничего… Как она сказала? Мне отмщение? Ха-ха… Скоро само все решится. Ты спи. Отдыхай. Мать-то кто у тебя?

– Учительница.

– Вот оно как. Учительница. Та, что на портрете, значит. Да уж, закрутилось. Выходит, что ты у себя. Спи спокойно. Скоро все решится, – повторила Ольга Сергеевна и ушла.

Утром…

Как обычно, все, кроме Вали, встали поздно. Никто не торопился спускаться вниз.

Ольга Сергеевна по-прежнему делала вид, что больна, и своими обязанностями откровенно пренебрегала. Зато Валя крутилась как белка в колесе. Особняк-то был огромный! Поэтому она встала засветло, наскоро умылась и вихрем понеслась по дому. В кладовке обнаружила, что кончаются запасы, и надо бы выяснить у хозяев, кто ездит за покупками? Может, и тут удастся разжиться?

В девять часов Валя решилась побеспокоить Ольгу Сергеевну. Заглянула в комнату со словами:

– Вы мне не поможете? Столько дел! И на кухне я еще плохо ориентируюсь. Подскажите, где что лежит, или сами сготовьте. К тому же масло подсолнечное закончилось и сахар на исходе. Что делать-то?

– Тебя наняли, ты и стой у плиты, – огрызнулась Ольга Сергеевна. – А я устала, отдыхаю. И голова болит.

– А с покупками что делать? – растерялась Валя.

– У хозяйки спроси!

– У какой?

– Выбери, какая тебе больше по нраву, – усмехнулась Ольга Сергеевна и демонстративно отвернулась к стене.

«Вот злыдня!» Валя обиделась, потому что была уверена: Ольга Сергеевна абсолютно здорова. «Что я, больных не видала? Это она мне назло!»

Часов в десять из своей комнаты вышла Настя, спустилась на кухню и, зевнув, сказала:

– Кофе хочу. Валя, сварите.

– Некогда мне! Завтракать не только вы хотите! Вот сядем за стол, будет и кофе. А для каждого персонально я готовить не собираюсь!

– Второй день в доме, а уже хамите! – возмутилась Настя. – А я вот скажу бабушке, и она вас уволит! Подумаешь: прислуга! Этого добра везде полно!

– Что ж, ищите. Вам бы и самой не мешало взять в руки тряпку. Все равно ничего не делаете, – пробурчала Валя.

– Не твое дело, чем я занята! – вспыхнула Настя и ушла, так и не получив кофе.

Валя довольно усмехнулась: осадила нахалку. Настя ей не хозяйка. Если уж выбирать, то не эту. Настя сама отсюда скоро вылетит. Вот Олимпиаде Серафимовне надо угождать. Пока. А пуще всех Эдику.

Остальные обитатели дома выползли из своих комнат только к полудню. Валя суетилась изо всех сил, накрывала на стол, носилась с тарелками, с чашками, с молочником… Пить утренний кофе Листовы предпочитали на веранде, если погода была хорошая. А сегодня, как назло, ни облачка! Валя невольно вздохнула: хоть бы дождь наконец пошел! Ну и публика! Все, как один, господа! Только Егор предложил ей помочь:

– Что надо делать?

– Чашки принеси.

Он тут же разбил две и засмущался:

– Надо бы чашки делать из железа.

– Ага. Из чугуна, – похлопал брата по плечу появившийся на веранде Эдик. – Заодно и мышцы подкачаешь. Ты ведь только и умеешь, что чашку ко рту подносить да книжки открывать-закрывать. Надо подать идею издателям делать переплеты с отягощением, килограмма эдак на два. Специально для таких, как ты.

Валя хихикнула, а Эдик подошел к ней и, взяв у нее из рук чашку с кофе, прошептал:

– Терпение, Валюша. Никто из этих бездельников тебя не стоит. К тому же ты сегодня просто красавица.

Она вспыхнула от удовольствия и полетела по дому с удвоенной энергией, нарезать хлеб, носить на стол тарелки с ветчиной, с сыром, сливки, масло, мед…

– Ох, какое же утро замечательное! – сладко потянулся Эдик.

– Чего в нем замечательного? – кисло заметила Наталья Александровна. – В доме два трупа! Полиция как на работу сюда ходит!

– Это называется профилактика преступлений, – усмехнулся Эдик. – Кто знает, а вдруг среди нас завелся маньяк? И мы все теперь умрем, – зловеще добавил он.

– Эдик, перестань, – поморщилась Олимпиада Серафимовна. – Шути, но знай меру.

– Пардон, бабушка. Я просто хотел вас развеселить.

– Тетю жалко, – всхлипнула Настя, все еще ожидающая своей чашки кофе. После утренней стычки Валя ее игнорировала.

– Я что-то не вижу Михаила! – встрепенулась Наталья Александровна.

– Я послала его в город за покупками, – вздохнула Олимпиада Серафимовна. – Как выяснилось, у нас кончаются запасы. Должен же кто-то позаботиться о том, что мы завтра будем есть. Однако завтрак сегодня задерживается. Но, ничего, Валюша быстро привыкнет. Она девушка работящая, сразу видно.

– Мне, похоже, самой придется сходить за кофе! – поднялась Настя.

– Ничего, не развалишься, – неприязненно сказала Олимпиада Серафимовна.