Книга Полуденный бес - Павел Басинский

– Вы ее убили?

– Возможно. Но я не Раскольников, а вы не Порфирий Петрович.

– Ты не артист, Гнеушев. Ты наемный убийца. Фигура в нашей стране редкая, но встречающаяся. И… ты мне надоел. В Малютове я готов был пристрелить тебя, но не сделал это потому, что люди, стоящие за тобой, не должны так просто отделаться. Сейчас ты сдашь мне этих людей с головой…

Гнеушев насмешливо посмотрел на капитана и тоже перешел на «ты»:

– Неужели ты не понял, бедный Соколов, что в этой игре ты даже не пешка? Ты пылинка на шахматной доске. Неужели ты не знаешь, что наемные убийцы не выдают заказчиков, просто потому, что не знают их в лицо? Мне жалко тебя, капитан! Я мог бы придушить тебя, как твою девку, и вывезти твое тело по частям на городские помойки… Но это как-то неэстетично.

Соколов вздохнул:

– Не думал, что придется побывать в шантажистах. В этой папке, на которую ты правильно посматриваешь, есть один любопытнейший документ. Обозначу пунктиром. Летние спортивные лагеря. Один из мальчиков загадочно исчезает. Второй сходит с ума и попадает в лечебницу. Третий повесился, но оставил записку, где писал, что после того, что ты с ним сделал, он больше не хочет жить. Милиция обнаружила записку раньше родителей, но почему-то не дала ей ходу. Четвертый мальчик не закончил школу, ушел из дома и стал зарабатывать в роли весьма специфической забавы для очень богатых иностранцев. Пятый… Мне продолжать?

Гнеушев побледнел:

– Откуда это у тебя?

– Не имеет значения. Но в случае моего исчезновения, а также твоего отказа мне помочь копии этих материалов будут разосланы родителям мальчиков. А заодно в школу, в газеты и, конечно, в прокуратуру. Где-то им обязательно будет дан ход. Ты, Гнеушев, конечно, высокий профессионал, но по уши в дерьме. И когда это дерьмо станет известным, спасать тебя никто из твоей конторы не станет. И почему-то мне кажется, что первой к тебе придет не милиция, а отцы тех мальчиков.

– Сука! – пробормотал учитель. – Недооценил я тебя! Надо было в Малютове тебя замочить. Но имей в виду, с этой минуты ты все равно покойник.

– Все под Богом ходим! Может, и тебе, Борис Вениаминович, жить осталось не больше моего.

– Твоя взяла, Соколов!

– Ты убил Лизу?

– Ты же знаешь.

– Не всё… Скорее всего, тебя послали убить еще и Палисадова, единственного свидетеля той оргии. Бутылку с отравленным вином ты спрятал. Но я ее нашел.

– Где, интересно?

– Не надо было грибочки по кустам собирать.

– Понятно… Почему же Палисадов еще жив?

– Что-то тебя остановило. Но прежде позволь, Борис Вениаминович, проверить одно мое предположение. Ужасно мне это интересно… Почему ты опоздал на вокзал тем утром?

– Просто опоздал.

– Не верю. Не тот ты человек, чтобы опаздывать. Лизавета была убита около шести часов утра. Московский поезд приходит в Малютов в семь тридцать и стоит десять минут. У тебя было достаточно времени, чтобы вернуться в гостиницу, пролезть в окно общего туалета на первом этаже, подняться к себе на второй по внутренней лестнице, минуя дежурную, вымыть обувь, переодеться и не спеша дойти до вокзала. А ты мало того что опоздал, но еще и так сделал, чтобы я перед приходом второго поезда тебя заметил.

– Допустим.

– Но зачем?

– Продолжай, капитан! – развеселился Гнеушев. – Ты мне снова интересен.

– Благодарствуйте! Когда я выяснил, каким образом убили Елизавету, то сразу понял, что убийца не местный, а гастролер. Но я задал себе вопрос: зачем гастролеру намеренно указывать на то, что он гастролер? Логичнее было имитировать местное убийство. Пырнуть ножом, просто задушить руками? А тут откровенная демонстрация: никаких признаков ограбления, изнасилования. Может быть, маньяк? Маньяк, который убивает жертв таким необычным способом и получает от этого удовольствие? Но каким образом горничная оказалась наедине с приезжим маньяком в такой ранний час в таком безлюдном месте? Ее или привели туда, или вызвали письмом, запиской. Значит, убийца был с ней знаком, либо он был знакомым ее знакомого. Я хорошо знал Лизу. Она была девушка осторожная.

– О’кей! – засмеялся Гнеушев. – То-то ты изумился, когда я пришел на вокзал прямо к тебе в руки.

– Нет, я был уверен, что ты придешь. Ты с самого начала вел себя так нагло, что можно было не сомневаться, что ты не побежишь из города лесом, не будешь добираться в Москву на попутных машинах, а явишься прямо на вокзал.

– Зачем, вот вопрос?

– Ответ один. Тебе необходимо было, чтобы я понял, что убийца – это ты. Ты испугался, Гнеушев. Это с виду ты такой наглый и самоуверенный, а внутри дрожал от страха, что твои заказчики наняли еще одного человека и он выбросит тебя из поезда с ножом между ребрами. И кто знает, не организуй ты эту встречу со мной, мы не пили бы с тобой этот замечательный бразильский кофе. А вот уничтожать тебя после встречи со мной было уже проблематично. Слишком ты засветился.

– Слушай меня внимательно, капитан, – сказал Гнеушев. – С этой минуты кончаются наши игры. Сейчас я впутаю тебя в одно очень скверное дело. Прости, но ты сам этого хотел. Но сначала дай мне честное слово, что все копии из этой папки ты уничтожишь…

– Я-то слово дам, – вздохнул Соколов. – Но ты же знаешь, где находится оригинал?

– В этой организации он будет лежать без движения.

– Верно…

– Ну и всё! Я, Соколов, ни в Бога, ни в черта не верю. Мне бы при жизни срама не иметь. Не хочу, чтобы людишки над позором моим смеялись.

– Тут я тебе не жалельщик, – сказал Максим Максимович. – По мне, ты и так, а смердишь. Но слово – даю!

– Слушай тогда, бедный Соколов! Во-первых, я не убивал твоей Лизы…

Молочные отцы

Изольдочка Спицына, двадцатидвухлетняя помощница секретаря райкома комсомола Владлена Леопольдовича Оборотова, тихо, как мышка, поскреблась о покрытую звукопоглощающим дерматином дверь начальственного кабинета. И, не дожидаясь ответа, неслышно вошла. Эта ее привычка бесшумно и без приглашения входить в кабинет раздражала Оборотова ужасно. Но у него были веские основания не выгонять бестолковую секретаршу. И только иногда, дабы разрядить нервы, он орал на нее от души. Войдя в кабинет, Изольдочка изогнулась в той своей характерной изломанной позе, которую Владлен Леопольдович не без удовольствия называл б…ской стойкой .

– Владлен Леопольдович, к вам друзья! – прокурлыкала она, высоко и удивленно подняв тонкие выщипанные брови, словно друзья не приходили к Оборотову по нескольку раз на неделе.

– Пусть войдут! – слишком высоким для корпулентного мужчины голосом приказал Оборотов. И посмотрел на секретаршу так, что Изольда запунцовела лицом и зачем-то оправила юбку.

Друзей было двое: Лев Сергеевич Барский, подававший большие надежды молодой преподаватель филфака МГУ, и Платон Платонович Недошивин, место службы которого даже его лучшие друзья старались не поминать всуе.