Книга Нежный bar - Дж. Р. Морингер

Он дал мне прикурить серебряной зажигалкой, которая выглядела так, будто его прадед пользовался ею в траншеях Первой мировой войны. Мы закурили.

— Серьезно, — добавил Джедд. — Повезло тебе. Повезло, повезло, повезло.

Мы разглядывали стены, заставленные книгами. Он выпустил кольцо дыма, которое повисло над моей головой, как лассо.

— Повезло тебе, — еще раз повторил он.

В конце второго курса удача не покидала меня. Я сдал все экзамены, хотя и с трудом, и мы продолжали встречаться с Сидни. Не просто встречаться. Она сказала мне, что порвала со всеми мужчинами в своей жизни, что теперь она только со мной.

Я уехал на лето в Аризону, а Сидни отправилась в Лос-Анджелес на курсы начинающих режиссеров. Я писал ей длинные любовные письма. Ее ответы не были ни длинными, ни теплыми. Скорее, короткие зарисовки светской жизни. Она посещала коктейльные вечеринки, ходила в спортзал, где тренировалась мужская сборная по плаванию университета Южной Каролины, и разъезжала по Голливуду в «мерседесе» с откидывающимся верхом. Как-то она навестила меня в выходные и умудрилась очаровать мою мать. Когда Сидни на минутку вышла из комнаты, мама прошептала:

— Это самая красивая девушка, которую я когда-либо видела.

— Я знаю, — сказал я угрюмо. — Я знаю.

Осенью я привел Сидни в свой второй дом. Я выбрал субботний вечер, середину ноября, самое оживленное время года в «Пабликанах». Стоя в дверях, я коротко описал Сидни главных действующих лиц, показав ей дядю Чарли, Джо Ди, Атлета, Кольта, Томми, Шустрого Эдди и Вонючку.

— Чем занимается Вонючка? — спросила она.

— Готовит.

— Повара зовут Вонючка. Понятно.

Бар был полон знакомых и родных лиц. Одна из моих двоюродных сестер вышла замуж и уехала, но Макграу и остальные четыре сестры, включая Шерил, жили неподалеку с тетей Рут, которая сидела в тот вечер в центре бара, потягивая коньяк. Я представил ей Сидни.

— Средний или высший? — спросила тетя Рут, оглядывая Сидни с ног до головы.

— Простите? — не поняла Сидни.

— Средний класс или высший? — уточнила тетя Рут.

Я закрыл лицо руками.

— Высший, — ответила Сидни, — полагаю.

— Хорошо. Нашей семье нужны люди классом выше.

Шерил тоже была в баре. Она поспешила к Сидни, увела ее от тети Рут, как клоун на родео, спасающий ковбоя от гонящегося за ним быка. Я пробрался к стойке, чтобы заказать нам выпить. Дядя Чарли работал, но он уже заметил Сидни.

— Какая женщина! — восхитился он.

— Более того, — сказал я, — ее ум превосходит ее красоту.

Дядя схватил бутылку виски за верхнюю часть, будто это была курица, которой он собирался открутить шею.

— Тогда знаешь что? — заявил он. — Ты попал по-крупному, дружок.

Когда мы с Сидни возвращались в Йель, она смотрела перед собой невидящим взглядом. Я спросил, о чем она думает. Она сказала, что не понимает, почему бар для меня такое особенное место. Сидни улыбнулась мне ослепительной улыбкой, увидев которую полицейские делали ей предупреждение и не брали штраф за превышение скорости. Она понимала, почему бар был так дорог мне в детстве, но не могла понять, почему я продолжаю так дорожить этим местом, повзрослев. Возможно, она представляла себе лица своих родителей, встреть они Джо Ди и дядю Чарли.

Сидни больше не снимала квартиру — на третьем курсе она жила в общежитии. Мы сели на ее кровать и еще немного поговорили о прошедшем вечере.

— Почему Кольт разговаривает, как мишка Йоги? — спросила она.

— Кольт? Я не знаю. Просто такой уж у него голос.

— А почему его прозвали Кольт?

— У всех в баре есть прозвища. Стив как-то забыл дать кличку Кольту, и он заявил, что хочет, чтобы его звали Кольт.

— Угу. А почему тот парень, который похож на куклу из «Маппет-шоу»…

— Джо Ди.

— Да, Джо Ди. Почему он говорит сам с собой?

— Когда я был маленький, я думал, что он разговаривает с ручной мышкой, которая сидит в его нагрудном кармане.

— Хм.

Вскоре после нашей поездки в бар Сидни сказала, что ей нужно «время». Время позаниматься, время подумать о том, что она будет делать после окончания университета. Это не сплин, добавила она, взяв мои руки в свои.

— Время, — попросила она. — Просто дай мне немного времени.

— Конечно, — сказал я. — Время.

Без Сидни у меня высвободилась масса времени, и я мог бы поступить разумно и ходить на занятия. Вместо этого я писал для «Йель дейли ньюс» и часами сидел в библиотеке редких книг Байнеке, просматривая сборники писем Хемингуэя, Гертруды Стайн и Авраама Линкольна. Часто я проводил целые дни в одном из музеев Йеля, особенно в Центре британского искусства, где я сидел и смотрел на портреты людей колониальной Америки Джона Синглтона Копли. Их лица, озаренные невинностью и чистотой и одновременно озорные, напоминали мне лица посетителей бара в «Пабликанах». Не случайно, думал я, Копли поместил некоторых своих персонажей в таверны, или мне, по крайней мере, так казалось. Я подолгу сидел напротив картины восемнадцатого века Хогарта «Современный полуночный разговор», изображающей стол в пивной и дюжину выпивающих мужчин, хохочущих, выделывающих пируэты и падающих на пол. Глядя на эту картину, мне всегда хотелось смеяться, а иногда я начинал скучать по дому.

Однажды вечером я вышел из музея и зашел в бар на углу. Выпил виски. Я принес с собой сборник стихов Дилана Томаса. Почитав их немного, я выпил еще виски. По дороге домой я решил заглянуть на вечеринку, про которую мне говорили. Она была в подвале. Пятьдесят студентов столпилось вокруг бочки, а один паренек в углу играл на маленьком пианино. Я облокотился на пианино и стал смотреть.

Пока его руки не останавливаясь бегали взад-вперед по клавишам, он поднял на меня глаза.

— Я тебя знаю. Джей Эс, верно? Мо, Му…

— Морингер.

— Правильно. Ты с Сидни встречался.

Я кивнул.

— Тебе, наверное, тяжело. Она теперь с этим студентом выпускного курса. Неприятно. — Увидев выражение моего лица, он перестал играть. — Ой.

Я побежал в комнату Сидни. Падал мокрый снег, на тротуарах было скользко, а я едва держался на ногах, поэтому упал. Дважды. Мокрый, в синяках, задыхаясь, я ворвался к ней в комнату и включил свет. Она подскочила на постели. Она была одна.

— Джей Ар?

— Это правда?

— Джей Ар!

— Не надо. Пожалуйста, пожалуйста, не лги. Просто скажи мне.

Она опустила голову на грудь и ничего не сказала. Мне хотелось дать ей пощечину, допросить ее, заставить рассказать мне подробности. Как давно? Как часто? Почему? Но не было смысла. Я видел бесполезность всего, тщету вопросов. Я вышел, оставив дверь открытой настежь.