Книга Корпорация Богги - Эстер Фриснер

— Нет, — ответил Дов так тихо и страшно, что можно было не сомневаться: его только что посетило весьма впечатляющее и красноречивое озарение. — Все так. То, о чем вы мне только что сказали, настолько так, что я полный идиот. И как только я раньше этого не заметил!

Дов встал и отвесил королеве ведьм учтивый поклон.

— Было на редкость приятно побывать у вас в гостях, но мне пора идти. Немедленно. Надеюсь, вы не станете на меня сердиться? Вынужден откланяться.

Фиорелла спустила ноги с дивана и протянула ему руку.

— Погодите! — воскликнула она. — Позвольте я хотя бы провожу вас до выхода из магазина. Все эти чары...

— Не нужно, — переступив порог, отозвался Дов. — Теперь я сумею это пережить. Мы с чарами старые товарищи. В некотором роде мы даже родственники.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Полночь в Сейлеме, штат Массачусетс.

Колдовской час пробил, когда Дов сидел во взятой напрокат роскошной машине, припаркованной перед «Котом и котлом», и занимался колдовством высшего и тончайшего порядка, а именно: включив свой палм-топ, он откровенно по-хакерски рылся в документах тех докторов, которые, по всей вероятности, вынесли смертный приговор его матери. Для начала Дов применил на практике собственные навыки, усиленные всеми магическими фокусами, которыми он только владел, для того чтобы пробиться к личным финансовым записям Эдвины. Там он нашел подтверждение недавнего платежа за медицинское обследование (это обследование, как и предполагал Дов, Эдвина прошла исключительно в рамках оформления страховки). По этой платежке Дов выяснил имя и фамилию врача, который обследовал его мать.

Взломать записи врача оказалось довольно просто.

Поиски копии того отчета, который был послан врачом по электронной почте в страховую компанию, и вообще были детской забавой.

Обнаружение записи о том, что Эдвина Богги, по мнению врача, проживет как пить дать лет до девяноста, оказалось подобно удару обухом по макушке.

Решение о том, что Эдвина не проживет и девяноста секунд с этого самого момента (если его мнение кого-нибудь интересует), Дов, конечно, принял в состоянии аффекта, и эту мысль он отбросил сразу же, как только она пришла ему в голову. Забавно: как вышло, что к пониманию того, что его мать на самом деле вовсе не стоит на пороге смерти, так быстро присовокупилось желание отправить ее к оному порогу с ближайшей оказией.

Убить ее Дов, пожалуй, не мог, но уж точно, черт побери, он намеревался заставить ее заплатить за то, как она ему подкузьмила.

— И мне, и Пиц тоже, — пробормотал он, глядя на светящийся дисплей своего палм-топа. — Проклятие, Эдвина, о чем ты только думала, когда решила заставить нас пройти через все это? Меня, а уж особенно — Пиц. Она всегда больше переживала за тебя, чем я. Она на все откликается так болезненно, так быстро, и ты об этом знала! Вернее говоря, ты бы знала об этом, если бы обращала на каждого из нас хоть каплю внимания. Почему ты это сделала, Эдвина? Ничего интересного по телеку не показывали?

Дов захлопнул крышку палм-топа, завел двигатель автомобиля и поехал в гостиницу, где его ждал номер, а наутро — завтрак. Всю дорогу его не покидали самые мрачные мысли.

Парадная дверь оказалась заперта и закрыта на засов. Вывешенные на всеобщее обозрение на стене в номере правила проживания в гостинице ясно и четко сообщали о том, что проживающие обязаны строить свои планы так, чтобы возвращаться либо до полуночи, либо уж к шести утра. Чужие планы Дова совершенно не интересовали. У него имелись свои. Поэтому он провел кончиком пальца по замку, а потом — по засову, и они беззвучно сработали.

Поднимаясь по лестнице и открывая дверь в свой номер, Дов все еще был погружен в мысли о том, как бы все-таки образцово и показательно отомстить матери. Эти мысли так увлекли его, что в первое мгновение он принял то зрелище, которое предстало перед его очами, когда он переступил порог — а зрелище разыгрывалось прямо у него на кровати, не больше не меньше! — за иллюзию.

Амулет по кличке Амми, верный спутник Дова на протяжении недавних странствий, стоял на ребре на маленькой кружевной подушечке — из таких, которые словно созданы для того, чтобы ими швыряться, — и его серебряные глазки неотрывно смотрели на мерцающий призрак плюшевого медвежонка, парящий в воздухе над изголовьем кровати. Медвежонок и амулет вели весьма и весьма оживленную беседу.

— Ну вот, а я, значит, ей и говорю: «Пиц-цуленька, ну на что он тебе сдался, этот Новенький Орлеанчик, скажи ты мне, ласточка моя? Ну что в нем такого хорошенького, чтобы оставаться еще и в кроватку тут ложиться и ночку ночевать? Это же такое болото, Орлеанчик этот, что тут только жаба, извиняюсь, в кроватку ляжет». — Вид у медвежонка был сердитый и недовольный. — Ну вот, я ей и говорю: хватит нам тут, мой зайчик, прохлаждаться, пора, как это говорится, лошадок седлать, а то застоялись наши лошадки, и в путь-дорожку, а не то твой братец ка-ак обставит тебя и ка-ак уведет компанию прямо у тебя из-под носика! И знаешь, что она мне на это ответила?

— Нет, — ответил Амми. — Но если в той чепухе, которой ты набит, есть хоть унция жалости, то ты сейчас же прекратишь это баловство и ребячество и все мне скажешь нормальным языком.

— Послушай, а ей такая болтовня очень даже нравится. Из-за этого ей кажется, что за детство можно держаться всю жизнь. — Медвежонок ухмыльнулся. — Как говорит Эдвина: «Надо только правильно играть с детьми — и без труда отведешь их туда, куда хочешь отвести».

— Ну, она-то, может, и без труда, — фыркнул Амми.

— Золотые слова, — вздохнул медвежонок, соглашаясь с амулетом. — Даже не знаю, что такое творится, но чем больше Пиц путешествует, тем труднее мне становится вести ее туда, куда мне хочется. Конечно, я мог бы прибегнуть к помощи Эдвины, но как только я пытаюсь выйти с ней на связь, она говорит, что я не должен заниматься ничем, кроме отправки последних данных разведки.

— Это ты мне рассказываешь? Я ей докладываю по буковкам про все, чем ее драгоценный сыночек занимается в последние дни, выхожу на связь четко по расписанию, а когда я у нее спрашиваю, не поможет ли она мне хотя бы чуточку, чтобы я мог осуществить кое-какие мои планы, так нет — она меня затыкает, и все тут.

— Твои планы?

— Всего три слова: волосы на груди. Я уже сто лет уговариваю его сбрить их.

— Это же просто варварство какое-то! — воскликнул медвежонок, скрестив лапки и как бы пытаясь защитить свою, покрытую искусственным мехом грудку. — Неудивительно, что Эдвина не...

— И что же «Эдвина не...»? — вопросил Дов, переступив порог спальни. Голос его был пугающе лишен эмоций.

— Ой. Обознатушки-перепрятушки, — испуганно изрек призрачный медвежонок. — Сочувствую, Амми. Ну, хотя бы с моей стороны все чисто. Пока!

Видение исчезло в то самое мгновение, когда ладонь Дова накрыла амулет.

— Давай, — велел Дов Амми. — Выкладывай.